Сильнейшие

— У него ведь тогда… не будет шанса спастись, — пробормотал, опуская лицо.

— У него и так нет. Если он победит зверя, его отпустят… до первого поворота в лесу. Нечего преступникам делать вблизи Асталы.

Заметив, как исказилось лицо младшего, добавил сожалеюще:

— Ты совсем не умеешь думать.

— Я… — Вскочил, встряхнул головой, — Я другое умею!

Вылетел в круг, срывая с себя лишние тряпки. Прямо между энихи, который изготовился к прыжку, и человеком. И человек, и зверь замерли от неожиданности. И другие люди вскочили, или наклонились вперед. Через пару ударов сердца черная тень скользнула над песком, бросилась вперед, и осужденный, ошарашенный неожиданным превращением, позабыл о сопротивлении. Он умер мгновенно. Второй энихи ударил хвостом по бокам, изготовляясь к прыжку — но не успел. Черное гладкое тело снова взвилось в броске, прямо на копья стражи. Тренированные воины, стражники круга успели отвести в сторону смертоносные острия, и пригнулись, когда огромный зверь пролетел над ними. Прямо на зрителей прыгнул кана, и кто-то закричал от боли в сломанной руке — а Кайе уже бежал прочь, в облике человека, и люди расступались много раньше, чем он приближался.

Къятта добрался до дома вечером — пришлось решать споры среди пьяных охотников. Проще всего было распутать узел, оторвав пару голов; но охотники сцепились и вправду искусные, жаль. Кто на чьей территории понаставил ловушек и поймал пару пятнистых ихи, Къятту мало заботило — да хоть татхе поймайте. Но дед косо посмотрит, если допустит свару, не позаботившись уладить. Людей нужно к себе привязывать, а не позволять твориться чему попало.

Дома нырнул в бассейн, протер кожу настоями лимонника и горькой мяты, расчесал волосы, привычно стянув в хвост, перекусил; прислушался к себе — полностью ли выветрился дым курений из головы? — и лишь тогда заглянул к братишке.

Тот лежал ничком, раскинув руки — подвижные и ловкие, сейчас они свисали безвольно. Кажется, как примчался домой, так упал и не шевелился. Къятта подошел тихо, словно сам был энихи, сел рядом, провел ладонью по плечу брата.

— Больно? Там, внутри?

— Нет.

— Тогда зачем выпендриваться? Что ты в очередной раз показал Астале?

Кайе приподнял голову:

— А голос у тебя довольный.

— Ты слышишь верно. Однако никогда не угадаешь причин.

— Да мне все равно… — уронил голову на подушку.

— Тебе нравится убивать.

— Нет!

— Да. Ты это понял и этого боишься.

Къятта по-прежнему держал ладонь на его плече, не желая терять и тени того, что испытывает младший.

— Разве твое сердце не стучало от восторга, когда ты летел в прыжке? Когда ты был — сильнейшим, а остальные — слабой добычей?

Ответом ему стал прерывистый звук — полувскрик, полувздох.:

— Помоги мне не думать обо всем этом! Помоги, слышишь?! — это не просьба была, а повеление.

— Жаль, что ты срезаешь волосы коротко, — усмехнулся старший. — Какое удовольствие — развязать золотую тесьму и отпустить на свободу пряди, как выпускают дикого зверя, снимая цепь…

Провел рукой по волосам брата. Тот вскинулся:

— Энихи не нужны побрякушки!

— Ты все же немножечко человек, — белые зубы блестели в свете звезд. Къятта окинул младшего взглядом, с сожалением поднялся и пересел поближе к широкому окну. Для всего свое время… даже Отмеченные Тииу это понимают. Он так и просидел бы полночи в молчании, не желая оставить младшего одного, но Кайе сам заговорил:

— Подойди…

— Что тебе? — старший снова присел на край постели, и брови его были сдвинуты. Южане, Сильнейшие, жили ради огня, который поднимается из глубин существа, и гасить этот огонь, сдерживать его… безумие. И весьма неприятно к тому же.

— Я хочу чего-то, Къятта. Себя настоящего, может быть. И не могу получить. Мне отказано в этом?

— Нет, вовсе нет, — удивленно проговорил старший. — Чего тебе не хватает, зверек?

— Я не знаю. Если бы знал, взял бы.

— Не переусердствуй, — снова сжал его руку — ох, как не хотелось этого делать… или напротив, слишком хотелось. — Иначе уподобишься тем, которые могут лишь сгореть в темном пламени. Ты для большего рожден, зверек.

— Не называй меня так по-идиотски! — взорвался Кайе, а Къятта рассмеялся: вот так-то лучше.

— Тебе не идет быть дохлой рыбой, братишка.

— Порой мне хочется, чтобы ты убил меня. Я принял бы это с радостью.

Глаза обоих сейчас казались черными — только зрачки посверкивали желтым, напоминая о глазах дикого зверя.

— Это глупо, зверек. Ты сам не знаешь, что тебе нужно. Вот и мечешься. Жизни в тебе больше чем во всей Астале вместе взятой — жизни и пламени. Тебе никогда не будет спокойно. Другой радовался бы, имей он хоть половину того, что дано тебе просто так, в дар. — Отшвырнул руку младшего.

— Завидуешь?

— Нет, — непонятно улыбнулся старший. — У меня все есть. Ты даже не представляешь, насколько. А чего нет — скоро будет.

Перевел взгляд на россыпь созвездий.