Сильнейшие

Руки человека задергались непроизвольно, лежащие у его ног тени поблекли и потянулись к его ссутулившейся фигуре. Тени испытывали страх, отрываясь от земли и привычных предметов-хозяев. Оказавшись в воздухе без опоры, они выцветали до полной прозрачности, все их бесплотное существо кричало от ужаса, сталкиваясь с такими же бесплотными уже-не-тенями, свитыми в полотно чужой волей. А потом стихло все, снова спокойным стал воздух. Человек, мелко дрожа, стер крупные капли пота со лба.

Наполовину развалилась кладка башни, и сама она, в три ступени, неширокая и невысокая, торчала, словно стертый полуразрушенный зуб. Буйные заросли папоротников и колючего кустарника чиуни льнули к ней, в щели между камнями пробивалась густая трава. Запах стоячей воды — неподалеку находился полускрытый камышами маленький пруд. Нелепым казалось присутствие людей в этом вроде бы давно заброшенном месте.

Мальчика опустили на пыльный каменный пол. Сутуловатый человек смерил его скептическим взглядом — тощего, перемазанного сажей. Ребенок дышал неровно, протягивая руку, словно пытался ухватиться за кого-то или за что-то.

Человек снова поморщился. Упер указательный палец в лоб ребенка. Тот заметался было, но быстро стих.

— Что ты делаешь, эльо? — испуганно и тихо спросил слуга.

— Не мешай! — капризно выпятив нижнюю губу, откликнулся тот. И лишь некоторое время спустя, убрав руку, пробормотал:

— Скучно… Если взойдет на Мост, интересней будет. Помогать будет.

— Что ты с ним сделал, эльо?

— Освободил голову от мусора, — хихикнул хозяин. — Теперь ничто не мешает! — и он гордо оглядел себя через плечо, явно довольный полученным результатом. Потом сник и шаркающими шагами направился вглубь коридора.

Слуга вздохнул и стал выметать пыль из комнаты, потом принес охапку папоротников — на первое время найденышу вместо постели. Очухается — сам чего-нибудь смастерит. Если сумеет.

Заходя в башню, съеживался — постоянно казалось, что на плечи сыплются то ли мелкие камешки, то ли холодные капли. И так, и так бывало. Дани жил на самом верху, к его обиталищу мальчик почти никогда не поднимался — духу не хватало. Довольно, увидел как-то — сидит в грубо сколоченном кресле, глаза мертвые, словно их пылью припорошило. И так-то взгляд пугающий — то бегающий, цепкий, то застывший бессмысленно. А тут еще вокруг головы что-то вилось, похожее одновременно на паутину и летучую мышь. Неживое и ненастоящее.

Мальчик сбежал оттуда, так быстро, что ногу подвернул на выщербленной ступеньке. Потом один из людей эльо-дани вправлял вывих, молча, не ругая. На вопрос «а что это было» так же молча скривился, пожал плечами. Сказал все же потом:

— Пытается взять чужое.

— Чужое?

Но человек уже закончил возиться с его ногой и ушел, чуть вразвалку, бесшумно.

Стали жить дальше.

Имен слуг мальчик не знал, да и как следует отличал только одного из троих — остальных постоянно путал, настолько стерты были их лица. А тот, первый, не то молодой, не то старый, порой разговаривал сам с собой, но мальчику казалось — к нему обращаются. Порой тот и на вопрос не отказывался ответить.

В башне жило много безногих ящериц — то ли их дани прикармливал, то ли сами сбегались. Мальчик любил играть с ними — понятливые, шустрые, они были единственными товарищами. А вот змеи избегали каменной громадины: за все время пребывания тут мальчик лишь единожды видел змею, и та утекла, словно ошпаренная.

А дани упорно охотился за ними, и злился, и велел слугам ловить, коли увидят.

Безногие ящерки — красивые, пестрые, снились мальчишке ночами. Они складывались в причудливые узоры, и мальчик смеялся, хлопал в ладоши: еще!

Ночью было куда интересней, чем днем. Пока не приходили кошмары. А они тоже любили приходить в гости — давящие, горячие, непонятные совершенно. Разные и очень похожие. Мальчик почти ничего не помнил из них наутро. А вот узоры из ящерок — запоминал. Жалел, что не может найти таких камушков, чтобы выложить на полу или украсить кувшин.

Может, тогда его похвалили бы за усердие?

Гроза повисла над лесом и башней, еще молчаливая, но уже давящая.

Мальчик проголодался. Эльо-дани часто не помнил о нем, и слуги подолгу не вспоминали, порой по нескольку дней. Тогда он спускался к озеру и выдергивал водоросли, выкапывал съедобные корешки водных растений.

Сегодня мальчик решился на опасный поступок — он впервые осмелился отойти от башни и углубиться в лес. Ему запрещали, и он никогда бы не нарушил запрета — но очень хотелось есть, а вокруг развалин он уже обшарил все, что можно. Можно было нарвать водорослей, но в это время года они становились горькими. Проще всего казалось попросить — но эльо занят был чем-то пугающим, по крайней мере, из-под тяжелого полога выползали едкие струйки дыма — а слуги находились рядом с хозяином.

Мальчик спустился по искрошенным временем ступеням и направился к лесу. Возле самой башни заросли вырубали, чуть дальше вздымался густой кустарник, а еще дальше стеной стояла черная чаща.