Сильнодействующее средство

В каком-то смысле Изабель да Коста жила двойной жизнью. С одной стороны, ее разоблачение теории «пятой силы» принесло ей мировое признание. Научный мир разделился на «за» и «против», и ее считали кто — выдающимся физиком, кто — слишком юным дарованием.

Однако для обитателей городка Массачусетского технологического института она была всего лишь одной из когорты выпускников, в поте лица трудившихся над докторской.

Как самую высокую похвалу Изабель восприняла появившуюся вскоре после ее публикации статью Карла Прахта в «Физическом обозрении», где он сообщал, что произведенные им повторные эксперименты подтвердили правоту выводов Изабель.

Время от времени кто-то из студентов приглашал ее поужинать в компании или сходить в кино, но Изабель была вынуждена ограничить свою личную жизнь факультетской комнатой отдыха, где стояло подобие кофеварки. Ее жизнь по-прежнему делилась между контролем за экспериментом — и контролем со стороны отца.

В Бостоне она познакомилась с целой плеядой молодых умов. Если они и не превосходили могучие интеллекты Беркли, то вносили мощную свежую струю, тем более что здесь числилось в штате не менее пятидесяти профессоров физики.

Весь факультет рвался в ее научные руководители. Все понимали, что, стоит Изабель начать разрабатывать какую-то тему, она обязательно откопает золотую жилу.

Как всегда, ей легко давались спецсеминары, отчего преподаватели вынуждены были все время быть начеку. Но им, судя по всему, это доставляло не меньшее удовольствие, чем ей. По правде говоря, Изабель еще никогда не была так счастлива.

Во всяком случае — в интеллектуальном смысле.

Уже в должности ассистента преподавателя она получила свой стол за перегородкой, благодаря которой он торжественно именовался «кабинетом». Какие-то основания для этого имелись, поскольку у нее теперь был свой телефон и компьютер, подключенный к институтской сети.

Полную противоположность устоявшемуся распорядку жизни Изабель являл суматошный график Джерри, бросавший его между городами, часовыми поясами и мотелями. Но он ни разу не пропустил звонка ей по телефону, причем всегда звонил в такое время, когда она могла свободно говорить.

Хотя они не виделись с середины лета, близость между ними все крепла.

Джерри рановато для своего возраста подписался на турнир для взрослых. Он регулярно проигрывал и постепенно стал воспринимать как достижение те этапы кубка, когда его не вышибали в первом же матче.

Хотя ему никак не удавалось улучшить свой рейтинг, поклонников у Джерри прибавлялось, особенно в лаборатории отца. То, что сын начальника делает карьеру в теннисе, давало его сотрудникам основание считать себя приобщенными к спорту. Сам того не ведая, Джерри все больше делался героем в глазах десятков физиков, ведущих малоподвижный образ жизни.

Кроме того, на него обращали внимание, даже если он появлялся на экране в мало почетной роли мальчика для битья у асов типа Андре Агасси. Недаром же говорят, что женскую половину аудитории больше интересуют внешние данные игроков, чем их спортивные достижения. А в этом отношении Джерри Прахт мог дать сто очков вперед самому Агасси.

Можно себе представить, что испытывала Изабель, когда сидела в холле перед телевизором и выслушивала со всех сторон вздохи и охи по поводу симпатичного блондинчика.

Ее одновременно охватывала радость, гордость, одиночество — и смущение. Как-то раз, когда в квалификационном матче Майкл Чанг за какие-то сорок пять минут отправил Джерри в раздевалку, одна студентка выпускного курса вслух вздохнула:

— Представьте себе: теперь этот красавчик будет шататься по Хьюстону без дела. Что, если позвонить и набиться ему в компанию?

— Точнее — предложить свои услуги? — заметил какой-то остряк.

— Почему бы и нет? — как ни в чем не бывало ответила девица. — Он играет в открытую, я — тоже.

— Ты, главное, не очень-то возбуждайся, красавица. У такого парня наверняка имеется с полдюжины девиц на выбор. Поджидают его под дверью раздевалки, чтобы утешить.

Это на первый взгляд невинное предположение страшно расстроило Изабель, она с трудом добежала до своего «кабинета», чтобы там дать волю слезам. К ее великой радости, добродетель оказалась вознаграждена. Не прошло и десяти минут, как раздался звонок.

— Айза, как я рад, что застал тебя, — обрадовался Джерри. Сердце у Изабель запело. — Ты себе не представляешь, в каком я настроении! Меня только что разделали под орех. Любой неумеха даже без ракетки выступил бы лучше.

Изабель интуитивно догадалась, что лучше не говорить Джерри, что она видела игру.

— Хочешь поговорить? — предложила она.

— Если честно, мне бы побыстрее забыть об этом позоре. Но я чувствую, что если хоть немного не поскулить, то так и будут мучить воспоминания.

Он пустился в самобичевание, причем рассуждения о собственной бездарной игре продолжались, наверное, не меньше, чем сам матч.

— Айза, ты не сердись, — наконец сказал он. — Я понимаю, тебе это очень скучно…

— Нет, нет, что ты, Джерри, все в порядке, — успокоила она.