Ему не было страшно.
Адам медленно подошел к краю крыши и какое-то время прямо и горделиво стоял над городом, любуясь им в первых утренних лучах солнца.
Потом, припоминая, как в юности совершал полет над бассейном, он оттолкнулся и прыгнул.
Эпилог
Вечером десятого декабря именитые представители светской и научной элиты собрались в Большой аудитории Концертного зала Стокгольма на кульминационное мероприятие праздничной недели — торжественную церемонию вручения Нобелевской премии за прошедший год.
В отличие от большинства театральных постановок на этом «представлении» публика располагалась по обе стороны рампы. Ибо к зрителям следовало причислить и восседающих на сцене в несколько рядов полторы сотни членов шведских научных академий, во фраках с белыми галстуками.
Эти черно-белые ряды имели лишь отдельные вкрапления цветных пятен — наглядное свидетельство того, сколь малое место заняли женщины в истории Нобелевской премии.
Ровно в четыре тридцать расположившийся на небольшом возвышении за академиками Стокгольмский филармонический оркестр получил сигнал от своего дирижера Никласа Виллена и заиграл шведский государственный гимн. Публика поднялась, и с правой стороны на сцену вышел Его Королевское Величество Карл Шестнадцатый Густав в строгом черном фраке в сопровождении королевы Сильвии — ослепительной в своем красном платье, с сияющей диадемой на каштановых волосах.
Ровно через минуту — регламент фонда расписан с точностью швейцарских часов — под звуки Венгерского марша Берлиоза (не откуда-нибудь, а из «Проклятия Фауста») торжественным шагом на сцену прошествовали новые лауреаты, почтительно склоняя головы перед ярко освещенным бюстом Альфреда Нобеля, изобретателя динамита и незримого председательствующего на сегодняшней церемонии.
Они заняли отведенные им кресла, обитые красным бархатом, напротив королевской четы.
Со скромной черной кафедры, украшенной большой золоченой копией медали, вручаемой вместе с Нобелевской премией, председатель фонда произнес небольшую вступительную речь.
После этого премии были вручены в той последовательности, какую оговорил в своем завещании сам Альфред Нобель.
Первыми шли физики.
Представляя Изабель да Коста, профессор Гуннар Нильсон позволил себе несколько хвалебных слов. Он поставил ее в один ряд с Галилео Галилеем и Эйнштейном. Не преминул порадовать аудиторию и сообщением о ее юном возрасте:
— Побит рекорд сэра Вильяма Брэгга, получившего премию в возрасте двадцати пяти лет и долгое время остававшегося самым юным из нобелевских лауреатов.
Королевская чета, немедленно поддержанная всей аудиторией, поднялась и устроила юной лауреатке овацию.
Изабель, неотразимая в темно-синем атласном платье, дополненном ниткой жемчуга, уже не производила впечатления скороспелого вундеркинда. Девочка с темными кудряшками превратилась в красивую женщину, державшуюся с большим достоинством.
Все ждали, что Изабель произнесет свою благодарственную речь на шведском языке. Но она произнесла по-шведски только приветственную фразу: «Ваше Величество, господа члены академии, благодарю вас за оказанную мне честь».
Дальше она, четко размеренными фразами, выразила признательность «своему отцу, Реймонду да Коста, без чьей безграничной преданности и самопожертвования я не стояла бы сегодня на этой сцене; своему жениху Джерри Прахту за его моральную и эмоциональную поддержку и заботу». Джерри взял с Изабель слово, что она не обмолвится о его «научном» участии в ее исследовании.
Двое мужчин, которых Изабель особо выделила в своем выступлении, сидели сейчас рядышком в зале, каждый — растроганный до глубины души. Рей, обещавший дочери не лить слезы, сдерживался с трудом, особенно когда Джерри заботливо шепнул: «Поздравляю, отец».
От новых лауреатов требуется прочесть лекцию. Время они выбирают сами. Изабель свое выступление назначила на следующий день после официальных торжеств, не желая, чтобы оно вызвало излишний резонанс.
Вопреки многочисленным циничным предсказаниям, что, едва сойдя с кафедры Нобелевского комитета, она «отключит мозги и примется рожать детей», Изабель намеревалась использовать эту высокую трибуну для того, чтобы поставить под сомнение «окончательный» характер своих выводов.