У Адама же был единственный памятный предмет — золотые часы. Тем более трогательный подарок, что в свое время они были подарены Максу его отцом по случаю получения докторской степени по медицине. Теперь они превратились в символическую эстафетную палочку. Адам прижал холодный металлический корпус к щеке.
Зазвонил телефон. Это была Тони.
— Передали в одиннадцати часовых новостях, — сказала она. — С тобой все в порядке?
— Не совсем, — с горечью ответил Адам. — За рулем должен был быть я.
На том конце трубки замолчали. Тони не знала, что сказать. Наконец она спросила:
— Когда похороны?
— Во вторник утром. Никакой панихиды не будет. Он так хотел.
— Мне кажется, что это неправильно, — возразила Тонн. — Какие-то слова должны быть сказаны — хотя бы слова любви. Лиз просто не понимает, но это нужно и ей самой. Нельзя уйти, не сказав ни слова в память о Максе. Можно, я приеду?
— Да ведь ты с ним и знакома-то не была!
— Похороны устраивают для живых, не для мертвых.
— Это я понимаю. Но мне надо будет позаботиться о Лиз.
— Знаю, — мягко ответила она. — Только о тебе тоже кто-то должен позаботиться.
Возникла короткая пауза.
— Спасибо, Тони, — тихо сказал Адам. — Буду тебе очень благодарен, если придешь.
Вокруг свежевырытой могилы собрались человек двадцать. Декан, коллеги с женами, сотрудники лаборатории, студенты. И среди них чуть в стороне стояла только что прилетевшая из Вашингтона Антония Нильсон.
Работники похоронного бюро, привычные к любым, в том числе и к самым необычным проводам умерших, приготовили для участников церемонии цветы, чтобы положить в гроб как последний знак уважения.
Когда у могилы остались только Адам и Лиз, сами собой сорвались с его губ строчки из «Гамлета». Почему-то именно они показались ему сейчас как никогда уместными.
Адам медленно опустил цветы на гроб.
7
Сэнди
Как ни странно, Сэнди Рейвен без горечи вспоминал свои юношеские годы. Он почти не отдавал себе отчета во взаимной неприязни родителей, и в его памяти детство осталось как время самой чистой любви. Не чьей-нибудь любви к нему, а его тайной страсти к своей однокласснице Рошель Таубман. Он пылал к ней таким чувством, каким, наверное, можно было расплавить алмаз.
В те времена Рошель еще не являлась той лучезарной богиней, которая вскоре украсит обложки журналов «Вог», «Харперз базар» и «Силвер скрин». Тогда она была просто первой красавицей средней школы номер сто шестьдесят один.
Но все же и тогда она была стройна и хороша собой, с высокими скулами, блестящими медными волосами и бездонными глазами. Сэнди же был неуклюжим, приземистым очкариком рыхлого телосложения, с цветом лица, напоминающим овсяную кашу.
Она едва его замечала, если не считать того, что по мере приближения выпускных экзаменов стала обращаться к нему за помощью по математике и естествознанию. Но Сэнди ни капельки не обижался на столь потребительское к себе отношение.
Ему достаточно было и того, что каждое их занятие заканчивалось словами типа: «Сэнди, ты такой замечательный!», или «Век тебя не забуду». Однако, когда экзамены закончились, у Рошель тут же случился провал в памяти, и вплоть до окончания следующего семестра она о нем даже не вспомнила.
Все это время Сэнди страдал от неразделенной любви.
— Мальчик мой, не принимай это близко к сердцу, — пытался приободрить его отец. — Помни: даже если сейчас ей больше нравится капитан футбольной команды, наступит время, когда его чары померкнут. Ты сам не заметишь, как вы, словно в кино, пойдете друг другу навстречу под бурные овации зрителей. Представь себе: на вас устремлены миллионы глаз, а вы бросаетесь в объятия друг другу.
— Ой, пап, — с восторгом воскликнул тогда Сэнди, — как ты красиво придумал! Это ты откуда взял?
— Из фильма, конечно, — усмехнулся отец.
Учебный год еще не закончился, так что Сэнди успел похвастать успехами своего отца в Голливуде. И он недвусмысленно намекнул предмету своей страсти, что его отец занимает отнюдь не последнее место в студии «XX век — Фокс».
Рошель тут же необычайно оживилась и заявила:
— Не знаю, что я буду без тебя делать, Сэнди. Ты же пойдешь на естественное отделение, а я — на театрально-музыкальное. Когда же мы станем видеться?
— Телефон еще никто не отменял, — с ноткой сарказма заметил он. И поспешил галантно добавить: — Когда тебе понадобится помощь в занятиях, не стесняйся, звони.
— Конечно, позвоню, — прощебетала она. — Как-то не было повода говорить об этом, но я должна сказать, мне жаль, что твои родители расходятся.
— Спасибо, — ответил Сэнди. — Наверное, так будет лучше для нас всех.
— Но ты сможешь видеться с отцом?
— Вообще-то, он как раз прислал мне билет на автобус, так что я все лето проведу у него в Голливуде.
— Здорово! Вот бы и мне поехать!
«Да уж, — подумал он, и сердце у него забилось чуть быстрее. — Я бы тоже хотел взять тебя с собой».