Сильное лекарство

— Не читай... — прошипело ему спектральное изображение Онор. Джона знал, что она права. Прочитав слова Ангуса, он себя похоронит. Но он был загипнотизирован этими пятью маленькими словами. На почте из тюрьмы должен стоять штамп Исправительной колонии Западной Вирджинии, чтобы получатель знал, во что ввязывается. Очевидно, Ангус обошёл эту деталь.

Страшнее всего было то, что Ангус прислал письмо напрямую в Ривербенд. Он знал адрес Джона, потому что Джона жил в старом доме своей матери, но тот факт, что письмо пришло в больницу, означало только одно — Ангус следил за передвижениями своего сына. У Джона потемнело в глазах, осталась только узкая полоска света, сосредоточенная на этих словах, которые он прочитал снова.

«Привет, сынок. Это твой папа».

Не в силах остановиться, Джона читал дальше, сжимая письмо согнувшимися, одеревенелыми пальцами.

«Прости за все эти уловки. Я знал, что если ты получишь письмо из Хэзелтона, то никогда его не прочтёшь, так что я отправил его своей подруге Ванде и попросил вложить в один из её конвертов. Надеюсь, ты понимаешь. Мне нужно было дать тебе знать, что я думаю о тебе».

У Джона вырвался испуганный, разбитый всхлип.

«У меня всё идёт хорошо. Знаю, меня планировали отправить на тот свет, но, видишь ли, у меня есть план. Я здесь веду себя как идеальный гражданин, говорю им всем то, что они хотят услышать. Я раскаялся! Увидел ошибки в своих действиях! Даже нашёл Иисуса. Я признался во всех своих грехах и сказал, как мне жаль, а мне рассказали всё о прощении и жизни после смерти. К чёрту это, я ещё не закончил с этой жизнью! Но я сделаю то, что должен, чтобы получить пароль. Я ещё не слышал никакой шумихи об этом, но знаю, что в конец концов всё будет. Тюрьмы везде слишком переполнены. Через какое-то время всегда выгоняют тех, кто хорошо себя ведёт.

В любом случае, на самом деле я пишу для того, чтобы сказать, что прощаю тебя, сын. Я знаю, что ты не хотел сжигать мой дом. Я знаю, что ты не хотел, чтобы меня поймали, или чтобы у меня забрали моих девочек. Я просто хотел, чтобы ты знал, что я не держу обиду. Когда я выберусь отсюда, мы снова будем вместе. Ты и я, сынок».

То малое зрение, которое оставалось у Джона, начало исчезать, тьма стала туманной дымкой по краям, из воображаемых трещин в стенах появлялись щупальца. Сильно дрожа, Джона сжал письмо крепче, пока оно не начало рваться под его пальцами.

«Мы снова будем вместе».

Он представил красное, заплывшее лицо Ангуса, вспомнил, с какой грубостью мужчина хватал его и толкал, думал, как тот смотрел ему в глаза, когда был близок к убийству. В жилах Джона стыла кровь. Он не хотел больше видеть Ангуса. Этот мужчина должен был умереть в тюрьме уже тысячу раз.

«Ты и я, сынок».

Его сознание пробил пронзительный вой, который скакал по его мозгу, прежде чем Джона понял, что сам является источником этого звука. Он не мог снова встретиться с этим мужчиной. Джона упал на колени, уронив забытое письмо на пол. Он кричал.

Он кричал и кричал, пока что-то не вырвалось из его горла, и он больше не мог выдавить из сухих губ ни звука. И всё же, он продолжал жуткую, молчаливую пантомиму крика, пока полностью не отключился.

***

Зрение возвращалось к нему вспышками треугольников света, будто над головой медленно крутились лопасти вертолёта. Джона не мог найти смысл в этих вспышках, не в силах был сосредоточить взгляд. У него было ощущение, что он лежал ровно, но ещё каким-то образом двигался. Мимо его лица ритмично пролетали полоски, пока в итоге не превратились в потолочную плитку, затем во флюоресцентные лампы, затем в мутные лица.