Натыкаюсь на гряду валунов в окружении камней и обломков помельче. Здесь волокуше не пройти.
— Беритесь за концы, — командую я Ахмеду и Дэвиду.
Волокуша превращается в носилки. Мы вынуждены замедлить шаг, но все же кое-как продвигаемся вперед.
Лес изменился. Сосны исчезли, и теперь нас окружают клены. Я все время поглядываю на небо, боясь пропустить поисковую группу. Почему нас не ищут? Может, мы слишком сильно удалились от зоны поисков? Известно ли спасателям, где мы? А что, если они обнаружили нас ночью, увидели неполные кластеры и бросили на произвол судьбы?
Ослепленный паранойей, спотыкаюсь о камень. Они не могут быть такими жестокими. Мойра говорит, что вся наша жизнь — экзамен. Неужели и это тоже? Неужели они способны погубить кластер, чтобы испытать остальных?
В такое я поверить не могу.
Перед нами крутой четырехметровый спуск, в конце которого ручей впадает в реку, внося свою скромную долю в бурлящую стремнину. Я не вижу легкого пути вниз; приходится снять Сьюзен с волокуши и поддерживать ее, помогая спуститься по неровному склону.
Камни мокрые и осклизлые. Я поскальзываюсь, и мы падаем, пролетев меньше метра, но у меня перехватывает дыхание. Сьюзен падает на меня и вскрикивает от боли.
Я откатываюсь в сторону, судорожно хватая ртом воздух. Подбегают Ахмед и Дэвид, чтобы помочь нам подняться. Мне не хочется вставать. Я бы остался лежать здесь.
— Вставай, — говорит Дэвид. — Нужно идти.
В глазах туман, голова кружится. Боль в груди не проходит. Острая, колющая боль. Ощупываю себя. Ребра сломаны. Я едва не теряю сознание, но Ахмед поднимает меня.
Сьюзен тоже удается встать, и мы, пошатываясь, бредем по плоским камням, устилающим дно обмелевшей реки. Через несколько месяцев вода зальет всю долину.
Мы жмемся друг к другу, образуя что-то вроде временного кластера, и медленно идем вниз по течению реки. Во мне не осталось силы. Только слабость и боль.
За огромным валуном в нос ударяет резкий запах.
Медведь, почти такой же большой, как валун. Нет, три медведя ловят лапами рыбу в речной заводи. Ближе всех самый крупный — метрах в пяти от нас.
Воздух наполняется запахом страха; у меня срабатывает рефлекс опасности, и боль словно вымывается из меня холодным дождем.
Медведи удивлены неожиданной встречей.
Тот, что ближе к нам, встает во весь рост. На четырех лапах он был мне по грудь, а когда выпрямился, оказался на метр выше. Когти в длину сантиметров шесть.
Мы пятимся. Я понимаю, что на открытой местности нам от медведя не убежать. Единственная надежда — спасаться поодиночке.
— Нам нужно разделиться и бежать в разные стороны, — говорю я уже вслух.
Медведь останавливается. У меня мелькает мысль, что зверь реагирует на мой голос, а потом я вспоминаю запах, который почувствовал рядом с валуном. Феромоны.
Медведи не дикие.
Мысль очень простая, и я понимаю ее, словно мысли своего кластера.
Медведь внимательно смотрит на нас влажными черными глазами и отворачивается, как будто пожав плечами.
Я иду за ним, но останавливаюсь, уловив страх четверки у меня за спиной. Они не уловили медвежьих мыслей.
— Пойдем, — зову я. — Они нас не съедят.
— Ты… ты его понимаешь? — удивляется Дэвид.
— Немного.
— Медвежий кластер, — недоверчиво произносит он. Я вспоминаю, и шок проходит.
На ферме Матушки Рэдд мы любили плавать с модифицированными бобрами. Да и сами создавали утиные кластеры. Теперь, когда все стало ясно, я вижу железы на тыльной стороне медвежьих лап. И канальцы на шее для испускания химических мыслей. Чтобы звери могли распознавать эти мысли, пришлось увеличить обонятельную долю в их мозгу.
Непонятным кажется другое: ведь это медведи, дикие звери. Эксперименты по созданию кластеров обычно проводились на мелких, смирных животных. Впрочем, почему бы и не медведи?
Звери трусят вдоль русла реки, и чтобы догнать их, мне приходится бежать, преодолевая боль в груди. И вот я уже среди них, вдыхаю запах медвежьих мыслей, похожих на серебристых рыб в реке. Умные мысли и вовсе не примитивные.
Посылаю сигнал «дружба», протягиваю руку и дотрагиваюсь до медведя, который встретил нас.
Мех влажный после рыбалки в реке, и от зверя исходит резкий запах — не только феромоны, но и дух дикого зверя. От меня, наверное, разит не меньше. Шкура у медведя с серебристым отливом, когти клацают по камням.
Я почесываю шею медведя над железами, и он, довольный, поворачивается ко мне. От него исходят феромоны симпатии. Я чувствую глубину его мыслей, игривый нрав. Чувствую мощь его тела. Он воплощение силы.
Улавливаю изображения окрестностей — богатые рыбой места, мертвый лось. Вижу оценку опасности, выбор дороги и варианта действий. Чувствую консенсус при принятии решений. Эти три медведя — полноценный кластер.