Сильные. Книга 2. Черное сердце

Дочь Сарын-тойона взял в седло смазливый. Садиться на коня к кому-либо, кроме него, девица отказалась, хотя предлагали наперебой. Бэкийэ Суорун ехал рядом, время от времени поглядывая на свою будущую жену. И впрямь красавица, не врут люди. Даже в обносках, с сажей на щеке — красавица! Отмоем, сыграем свадьбу, детишки пойдут… Мысли текли приятно, грели сердце. Но что-то бередило салгын-кут, воздушную душу адьярая, тревожило, беспокоило, как соринка в единственном глазу. Чаще, чем хотелось бы, Суорун оборачивался и смотрел, как голый Парень-Трясучка бредет позади ватаги и тащит на плече вторую девицу, тоже вполне годную в жены. Вредная девчонка показывала адьяраю язык, и соринка в глазу — в башке? — начинала царапаться хуже рыси, схваченной в охапку. Что-то было не так.

Что?!

Впрочем, Суоруну повезло. Когда раздались крики, громыхнул лязг боевого железа, а с чистого неба ударила молния о семи зубцах — и соринка, и все мысли, сколько их там было, разом вылетели у Бэкийэ Суоруна из глаза, из ушей, из потаённых уголков разума, чтобы умчаться далеко-далеко.

Кырык! Битва!

Суорунов папаша (голова — во! котёл!) говаривал: «Какая свадьба без драки?!»

ПЕСНЯ ПЕРВАЯ

Тут песни и смех

Далеко понеслись,
Игры веселые начались,
Бурное веселье пошло;
Все игрой, борьбой занялись,
Стали ребра ломаться у богатырей,
От натуги рваться кишки.
Волновалась, шумела толпа гостей,
Суматоха великая шла в кругу,
Хохот слышался, вопль и вой…

«Нюргун Боотур Стремительный»

1 Буря-Удалец и Окоченелый Великан

Я не узнавал алас, знакомый с детских лет. Впереди, сколько хватало глаз, шляпками бесчисленных грибов рассыпались юрты. Раньше их тут не было. И добро б обычные юрты! Берестяные урасы; цветастые балаганы, какие даже на небесах видишь только на праздники, когда съезжаются гости. Кривобокие холмики землянок; халабуды из бревен, жердей и кусков ржавого железа…

Над безалаберным городищем стоял гул, смутный и неумолчный. Казалось, в аласе, как в дупле дерева, жужжат пчелы, раздраженные вторжением лесного деда. Потянуло дымком, в пряные ароматы разнотравья вплелся запах жарящегося мяса. Течет сок, корочка подгорела на открытом огне… У меня забурчало в животе. К солнцу взлетел смертный визг жеребенка под ножом, ему в ответ громыхнул вопль:

— Арт-татай! Алаатыгар!!!

И рычащим эхом:

— Ар-дьаалы! Арт-татай!! Буйа-буйа, буйака!!!

Навстречу нам, сверкая очами, воздвигся крылатый исполин в светлых развевающихся одеждах:

— Кто еще тащится?! Моей невесты хочет? Смерти хочет?!

Рядом с исполином поднялся огромный черный адьярай. «Уот! — едва не заорал я от радости. — Живой!» Хорошо, что не заорал. Радоваться было нечему: ну, большой, ну, черный. Одна рука разделена в локте на две. Нога ветвится в колене. Глаз тоже один, а лицо — другое. Плямкает, отвиснув чуть ли не до груди, широченная нижняя губа. Подбородок скошен горным утесом. Нос здоровенный, в пол-лица; весь растрескался…

Нет, не Уот.

На шее у адьярая болталась облезлая грязно-желтая шкура. Кому она принадлежала, какому зверю — этого я не знал. Остальное тело, несмотря на лето, кое-как прикрывала рваная доха: длинная, до пят.

— Алаатынга-улаатынга! Хыы-хык, гыы-гык! — раскатисто захохотал великан, тыча пальцем в крылатого исполина. — Ой, от смеха умру!

Лицо крылатого налилось дурной кровью. В мирном одеянии проступил боевой металл.

— Удирай, покуда цел! — с яростью взревел исполин.

В руке его возникла плеть, скрученная из десятка стальных проволок, надраенных до ярчайшего блеска. Меж концами проволок с треском проскакивали синие колдовские искры. Адьярай лишь оскалился в ответ, блеснув щербатой железнозубой ухмылкой, и скрутил сопернику такой шиш, что покойный Уот обзавидовался бы насмерть.

Шиша крылатый стерпеть никак не мог. Плеть его со свистом и скрежетом взлетела ввысь, обожгла ударом замешкавшееся облако. Гром шарахнул так, что мне почудилось: небеса раскололись! Стаей волков взвыл ураганный ветер, срывая и опрокидывая ближайшие балаганы. Проволоки обернулись молниями о семи зубцах каждая, свились в тугой жгут и, повинуясь хозяину, хлестнули по сопернику, уже облачившемуся в трехслойный доспех.

— Кырык!

— Буря!

— Буря Дохсун[70]!

— Ай, удалец!

— Молодец, кэр-буу!