Сильные мира сего

– Все это неправда, – возразил дипломат. – Твой отец был человек вполне достойный, и мы относились к нему с должным уважением. Не так ли, Робер?

Генерал, который в эту минуту незаметно ощупывал свою ногу, ответил:

– Я его в общем мало знал, но мы отлично понимали друг Друга.

– Мы всегда считали, что между нашим дядей Берна ром и его пасынками существовали наилучшие отношения, как, впрочем, и между семьями Ла Моннери и Леруа, – вмешался Адриен Леруа. – Так что мне непонятна твоя вспышка, Люсьен.

«Банда негодяев и подлых лицемеров», – думал Люлю. В это мгновение его родственник Ружье раздраженно воскликнул:

– Пепельница рядом с тобой! Почему ты ею не пользуешься?..

Ноэль Шудлер повернулся к мировому судье, который сразу же засунул пальцы за воротник.

– Короче говоря, господин министр высказывается за учреждение опеки в виду явного слабоумия… Не так ли? – спросил банкир.

Польщенный тем, что его назвали «господин министр», Жерар де Ла Моннери с достоинством кивнул головой.

– Пройдет еще четверть часа, и вы станете доказывать, будто я законченный идиот! – закричал Люлю глухим, прерывающимся голосом. – Именно к этому вы и клоните! Так вот, что бы вы ни затевали, я не настолько глуп и отлично понимаю вашу игру. И я прошу вас, господин мировой судья, занести в протокол, что я категорически протестую против всех этих утверждений и решительно отвергаю обвинение в слабоумии. Да, да, запишите это! И я представлю все нужные медицинские справки и свидетельские показания. Для меня это не составит никакого труда!

Он выпрямился в кресле и обвел присутствующих вызывающим взглядом. Но на всех лицах он увидел только презрительные улыбки.

– А потом, мне уже надоело находиться на положении обвиняемого, – продолжал Люлю. – В чем вы меня упрекаете? В том, что я развлекался? Глядя на всех вас, я понимаю, что поступал правильно. Не знаю, по какому праву вы пытаетесь помешать человеку тратить по его собственному усмотрению деньги, которые принадлежат ему одному. Да это ни в какие ворота не лезет!

Дипломат сокрушенно вздохнул, словно его удручало столь нелепое рассуждение.

– Вот-вот, – начал он, – именно это мы и не можем втолковать тебе битый час. Я говорю «час», а между тем следовало бы сказать – «всю жизнь». Ты, видно, забыл, что унаследовал свое состояние частью от нашей матушки и главным образом – этого я не отрицаю – от своего отца. Ты, видно, забыл, что твои родители завещали тебе родовое достояние – не знаю, отдаешь ли ты себе ясно отчет в том, что означает это понятие! – и за это достояние ты несешь моральную ответственность перед своими наследниками. Если бы наши отцы и дядья вели себя так, как ты, чем бы мы сегодня владели?

– Да, да, вот именно! – вскричал Ружье, хлопнув себя по колену.

– И мне глубоко понятна, – продолжал Жерар де Ла Моннери, – забота барона Шудлера о сохранении попавшего в твои руки родового достояния, на которое имеют законное право его внуки: ведь после гибели на войне моего бедного сына они – наши единственные наследники. Поступи он иначе, его сочли бы дурным опекуном. Я убежден, что такого же рода соображения движут и членами семьи Леруа.

«А, вы заговорили о наследниках, – подумал Люлю, – погодите, погодите же, голубчики! Я вам сейчас преподнесу небольшой сюрприз».

– Боюсь, что если мы не призовем тебя к порядку, – вмешался генерал, приподнимая свою негнущуюся ногу, – то в один прекрасный день ты не только окажешься без гроша и ничего не оставишь своим наследникам, но нам еще придется выплачивать твои долги.

В разговор снова вступил Шудлер.

– Раз уж речь зашла о родовом достоянии, – заметил он, – то мне кажется, господа Леруа могут сообщить нам по этому поводу весьма интересные данные.

Адриен Леруа сделал знак брату, Ноэль сделал знак мировому судье, судья сделал знак секретарю.

Жан Леруа достал из внутреннего кармана какую-то бумагу, водрузил на красный нос пенсне и начал читать вслух памятную записку, из которой следовало, что состояние Люлю, державшего свои деньги начиная с 1892 года в банке Леруа, непрестанно уменьшалось.

«Отличный урок! Впредь я не буду выбирать себе банкира из числа родственников, – решил Люлю. – Какие скоты!»

– Только за последние полтора года, – закончил Жан Леруа, – капитал Моблана сократился на тринадцать миллионов шестьсот тысяч франков. Его состояние тает с катастрофической быстротой, и это несмотря на все наши многократные предупреждения.

Услышав такую огромную цифру, секретарь вытаращил глаза и отложил перо. Шудлер попросил Леруа передать памятную записку судье для приобщения к делу.

– Красноречивые цифры… – многозначительно произнес дипломат.

– Это просто чудовищно! – завопил Люлю, поворачиваясь к своим великовозрастным племянникам. – Вам отлично известно, что десять миллионов из этих тринадцати я потерял на бирже, когда заварилась каша вокруг Соншельских акций. Вы ведь тоже потеряли тогда пять миллионов! Стало быть, и вы нуждаетесь в опекуне? Сегодня вы сговариваетесь с Ноэлем, как мошенники на ярмарке! А ведь не окажись вы трусами, не отступи вы так малодушно…