Сильные страсти под жарким солнцем

Что же они с ней сделали? Или после ежедневного обслуживания нескольких здоровенных самцов сработал защитный механизм, и она ушла в себя? Тогда можно надеяться, что, вернувшись в нормальную обстановку, девушка через некоторое время придет в норму? Скорее всего ей специально вводили какой-то препарат, чтобы отключить сознание… Только бы не сформировалась наркотическая зависимость! Только бы можно было вернуть прежнюю Катю! Буйновский, конечно, наймет лучших специалистов, отвезет ее за границу… Но ведь именно он виноват в том, что случилось… В том, что дочь взяли в заложницы, в том, что ее превратили в безвольную подстилку, в том, что она так долго находилась у Андрея Николаевича.

Я невольно задумалась о том, что делают с человеком большие деньги. Очень большие деньги. И стоит ли их иметь? После какой-то суммы ты как бы перестаешь принадлежать себе. И живешь уже не так, как большинство людей. Все происходящее воспринимается под каким-то другим углом. Да и сама твоя жизнь перестает зависеть только от тебя. Деньги, которыми владеет Буйновский, от посторонних глаз не утаишь и в чулке хранить не станешь. Чулков не хватит. Соответственно, на горизонте появляются бандиты, недоброжелатели, да и просто недовольные и завидущие: почему у него, а не у меня? И нужно ли человеку столько, сколько за свою жизнь уже успел заработать, перекачать к себе… (возможны еще несколько глаголов, но поставим лучше многоточие) Буйновский? Ведь мертвому деньги уже не требуются? И если Кате нельзя будет помочь (а ведь и такой вариант не исключен!), то зачем все эти миллионы и миллиарды? Что они в сравнении с жизнью – своей и своего ребенка? И здоровьем того же ребенка? По-моему, человек, сам человек должен всегда стоять на первом месте.

Но, пожалуй, Буйновский думал не совсем так, как я.

Он продолжал торг с Андреем Николаевичем, и его не трогало, что речь-то идет о его собственных дочерях!

О нынешнем местопребывании Кости все-таки пришлось сказать. Относительно Гриши Буйновский только молча развел руками, – видимо, помнил взгляды-молнии Сергея Глебовича. Пусть Андрей Николаевич думает, что тот убежал. И ищет его – если станет, конечно.

Менять на одного живого Сеню двух дочерей Буйновского Андрей Николаевич никак не желал.

– Убивать одну из них, конечно, не хочется, – говорил он, набивая цену, – но ты сам должен понимать, Олег…

– Я же вижу, в каком Катька состоянии! А Алену видела Ира. Ты их какими получил?

– Так Кира ведь у тебя, не так ли?

– Кира от тебя сделала ноги, – заметил Буйновский. – Так что ее не считаем.

Но Андрей Николаевич хотел теперь считать и Киру…

Мне было тошно слушать этот торг, предметом которого служили живые люди. Своего шефа я в этот момент ненавидела лютой ненавистью. И поняла, что не могу не вмешаться.

Я вышла на палубу, строго-настрого приказав Ваньке не казать носа из салона.

– Куда ты пришла? – прошипел Сергей Глебович и впился мне в руку с явным намерением утащить назад.

Но Андрей Николаевич меня незамедлительно засек, расплылся в улыбке (улыбками они с Арсением Михайловичем были удивительно похожи друг на друга – и на сытых крокодилов), поздоровался, отвалил парочку комплиментов. Я тоже соблаговолила улыбнуться (а что было делать?), подошла к Буйновскому и шепнула ему на ухо, что, наверное, следует предложить Андрею Николаевичу тот компромат на его охранников, который мы вчера прихватили из сейфа.

Буйновский на секунду задумался, спросил, что я имею в виду, я вкратце пояснила, удивленная тем, что меня не поняли сразу, затем шеф кивнул, подозвал Сергея Глебовича и сообщил тому о моем предложении. До меня дошло, что все добро хранится у полковника… И Буйновского до этой минуты не посвящали во все детали, правда, документы и фотографии, компрометирующие охранников Андрея Николаевича, его мало интересовали. Полковник брал документы для себя, ну не совсем для себя, а для органов, которые он представляет.

– Отдашь половину, – прошипела я Сергею Глебовичу в ухо. – О девках речь идет! О живых людях! Зачем тебе эти документы?

Сергей Глебович заявил, что я ничего не понимаю. Я заметила, что он может отдать только то, что касается парней, в данный момент находящихся на «Маргарите», а бумаги из письменного стола оставить себе.

– Отдамся в знак благодарности, – прошептала я Сергею Глебовичу прямо в ухо, чтобы, не дай бог, никто не услышал. Правда, исполнять это обещание я не собиралась – но как было заставить Сергея Глебовича сделать то, что мне нужно? Да и не только мне. А от него я как-нибудь отверчусь. Отошлю к Буйновскому. Ха-ха.

Он как-то странно на меня глянул, но пошел вниз. Собравшиеся на палубах двух яхт ждали его возвращения. Андрей Николаевич, пожалуй, не догадывался, в чем дело и что еще мы хотим предложить.

– Приведите, пожалуйста, Алену, – попросила я его.

Андрей Николаевич внимательно на меня посмотрел, но кивнул своим людям.

Она выглядела отвратительно, но – слава тебе, господи! – оставалась в своем уме. При виде нас с отцом и большого количества охраны всхлипнула.

– Где Кира? – спросила она у меня.