Сильные впечатления

– Я тоже не хочу, – покачала головой Катя, с сочувствием глядя на сестру.

– Возьми, – строго сказал отец, и Катя была вынуждена послушаться.

Перехватив полный отчаяния взгляд Маши, он тут же добавил, обращаясь к Кате, которая медленно жевала конфету:

– Возьми еще одну.

– Я не хочу.

– Нет, хочешь! – сквозь зубы процедила мама.

Катя была вынуждена запихнуть в рот еще конфету, после чего все тоже взяли по одной.

Родители удовлетворенно закивали головами и, как ни в чем не бывало, переключили внимание на торт. Они изо всех сил старались возобновить непринужденную трапезу, прерванную этим педагогическим инцидентом. Бабушка и дедушка тоже проявили активность, неловко пытаясь поддержать разговор. Только Катя напряженно молчала и хлопала глазами. Вдруг она вскочила изза стола и, взахлеб зарыдав, бросилась вон из комнаты. Мать поспешила следом.

– Зачем вы это сделали? – всхлипывала Катя в соседней комнате. – Зачем вы обижаете ее?

За столом воцарилось долгое молчание. Наконец Катя вернулась за стол, и Маша ей благодарно улыбнулась. И всетаки, несмотря на все пережитые страдания, Маше почемуто казалось, что это именно она сама, Маша, повинна в том, что праздничный ужин оказался испорчен. Такой вот комплекс неполноценности.

…

Полковник Волк стоял на маленьком балкончике и оглядывал с высоты второго этажа панораму. Собственно, панорама была совершенно перекрыта глухими бетонными стенами какихто хозяйственных построек, – что, в данном случае, являлось фактом чрезвычайно отрадным – значит, окно Машиного номера недоступно для неугомонных снайперов.

Подобрав под себя ноги, Маша сидела на кровати и смотрела на полковника. Она сразу оценила то, как умно и деликатно он умеет вести беседу, – расспрашивать о жизни, о том о сем, и отцеживать необходимую для себя информацию. Таким, в ее представлении, и должен был быть идеальный офицер службы безопасности или армейской разведки, – которым, вне всякого сомнения, полковник и был. У него замечательно получались бы интервью. В нем пропадает недюжинный талант журналиста. Впрочем, почему пропадает? Надо думать, он блестяще ведет допросы плененных боевиков. В этом деле он и шлифует свое искусство собеседника. Недаром дослужился до полковника…

– У меня сложилось впечатление, – говорил он, и его ладонь, словно чуткий локатор, совершала плавное круговое движение в пространстве, – что в вас странным образом сочетаются чувство юмора и пессимизм. Так мне кажется. С чего бы это, а?

Маша не спешила с ответом, предпочитая уклониться от такой заповедной темы, как собственная душа. Как бы объяснить ему попонятнее, что она отнюдь не возражает против того, чтобы он занялся исследованием ее плоти, – лишь бы в душу не лез. Однако подходящие слова чтото никак не находились, хотя, в данном случае, пожалуй, сгодились бы и самые развязные. В общем, удовлетворительная формулировка так и не пришла на ум, не смотря на то, что было самое время перейти к непосредственно интимной фазе общения.

– Как бы вам это объяснить, – сказала она, – скорее всего, я самый обыкновенный человек, а потому радуюсь или огорчаюсь в зависимости от обстоятельств. Неужто у меня на лице написан такой пессимизм? Я такая бука? – вырвалось у нее, и она тут же пожалела о сказанном – слишком глупо это звучало.

– Да нет, не то чтобы… Я наблюдал за вами несколько недель, мне хотелось узнать вас получше, но вы неуловимы, как опытный полевой командир… Впрочем, я часто видел, как вы смеялись и шутили, разговаривая с другими. С коллегамижурналистами, с военными… Почему же вы так упорно избегали меня?

В этот момент Маша снова не выдержала и отвела глаза. Этот волчище отличался обворожительной настырностью. Слава богу, она сразу это поняла и смогла принять ответные меры.

Маша переменила позу и, подтянув ноги к груди, устроила подбородок на коленях.

– Прошу вас, полковник Волк, – отрывисто проговорила она, – расскажите мне о себе.

Будучи весьма умен, он отнюдь не стал ей перечить, зная по опыту приобретенному на допросах, что немного информации о себе самом позволяет собеседнику расслабиться и в результате развязывает язык.

– До распада Союза, – гладко начал он, – мне довелось служить по всей стране. Были и заграничные командировки. Я очень гордился своей страной. Несмотря ни на что, я восхищался ее мощью и славой. Может быть, потому что и сам чувствовал свою силу. Ведь я своими глазами видел, на что мы способны, какими горами двигали. Я родился и рос на Украине, а учился и служил в России, и, кажется, успел совершенно обрусеть. Пожалуй, я считаю себя самым настоящим русским.

– А как же ридна Украина? Это что же получается, запродались москалям? – улыбнулась Маша.