— Да, самой отличительной чертой советских женщин были кольца с красными искусственными камнями. Они продавались тогда повсюду. В магазинах ювелирных изделий, на рынках, в антикварных магазинах. В последнее время такие камни никто не носит, их не встретишь даже на пожилых дамах. Отношение к красоте очень изменилось. Вообще понятие женской красоты переменчивое понятие, красавица пушкинской эпохи и красавица, простите, начала XXI века резко отличаются друг от друга. Именно потому, что изменилась прикладная красота. Одно дело — дебелая полная дама, прелести которой подчеркиваются особо, другое дело — худенькие, молоденькие, очень красивые женщины, которые могут оставаться привлекательны для мужчин до своих пятидесяти лет, — их красота оттеняется совсем другими вещами. Ведь ювелирные украшения не могут восприниматься в отрыве от личности, от образа, от персонажа, которые их носят. Я считаю, что женщины, которые себя не любят, они и не носят украшений, а женщины, которые себя любят, даже будучи минималистками, все равно каким-то образом подчеркивают сильные стороны своей фигуры, своего внешнего облика, своих манер, даже своего психологического состояния. Или скрывают свои слабые стороны.
—
— Я считаю, что успех или неуспех моего дела ни от чего не зависит. Ни от дефолта, ни от землетрясений, ни от политической конъюнктуры, ни от наступления евро на доллар… Я люблю свое дело, у меня есть опыт работы, я верю в лучшее…
—
— Да, я оптимист. И во сне, и наяву я вижу большой «Дом Петра Привалова», и это имя будет звучать в мире так же громко, как уже сейчас оно звучит в России. А может быть, даже и громче. Ведь если вы произносите имя Эрнест, то вы знаете, о ком идет речь, если вы произносите имя Картье, то вы тоже знаете цену этому имени. Если вы произносите «Петр Привалов», то многие уже понимают, что значит это имя в России. И без всякого преувеличения я думаю, что лет через пятнадцать значимость нашей фирмы будут понимать все.
—
— Россия — страна удивительная, но, как я говорила, в нашем «приваловском деле» есть своя определенная и стабильная ниша, мы уже не очень сильно зависим от того, что произойдет в России. Есть такое хорошее русское выражение: «На Бога надейся, а сам не плошай». Вот мы и надеемся и стараемся не плошать. Изо всех сил мы стараемся соответствовать, превосходить, перегонять.
ДЖУНА ДАВИТАШВИЛИ: «МОЙ СЫН ВЕЧЕН, ИБО СМЕРТИ НЕТ»
Джуна есть привет нам от Бога, и мы не вполне можем это понять, но тем не менее мы можем вполне этому довериться.
В этом старинном доме на Арбате, где живет Джуна Давиташвили, я не был с тех страшных дней, когда она хоронила своего единственного, любимого сына Вахо. Думалось, ей сейчас ни до кого, не хотелось вторгаться со своими мелкими земными делами в ее великую материнскую скорбь. Но подумалось и другое — святые надежды преодолевают самую безнадежную печаль. И я переступил порог гостеприимного приюта. Да, вроде бы здесь было не так суетно и шумно, как раньше. На самых видных местах — портреты Вахо. Но светился экран компьютера, хотя казалось, что сиротливо стояли аппараты, излечивающие людей. Не радовали даже живые цветы. Неужели погасла та негасимая лампада, которая освещала всей Москве эту известную обитель?
Но, наверное, мне это только показалось, ибо в тот же вечер в гости к Джуне пришли именитые люди (писатель, дипломат, член Конституционного суда, немецкий журналист, издатель, друг легендарной Ванги из Болгарии), каждый из которых имел к Джуне свою заботу. И мне уже подумалось, что мощная натура, глубинная целительская аура не может пребывать в бездействии, что Джуна по-прежнему должна быть рядом с нуждающимися в ее помощи, душевной теплоте.
— Со дня гибели сына прошло больше года, — начала, будто бы причитая, Джуна, — но я словно умерла вместе с ним. Живу как во сне, лунатиком блуждаю по дому. Не могу ни осмыслить, ни понять, почему моего сына нет со мной. Меня спрашивают, как вышло, что я не спасла его. А как можно было спасти Вахо, если машина, в которой он погиб, спасая чужую жизнь, превратилась в кусок металла?