Сильные женщины. Их боялись мужчины

Если честно, я не думал, что поймаю в сети удивительную птицу по имени Линда. Мне говорили, что эта сумасшедшая девушка умеет общаться только сама с собой. Что разговаривать с людьми, особенно с журналистами, ей очень трудно. Если она и снисходит до собеседования, то бормочет что-то непонятное в духе нескладных причитаний. Поэтому для общения с ней, дескать, надо иметь железные нервы и выдержку. Но все же, подготовленный к всяким неожиданностям, я вошел в «клетку» с «тигровороном» – совершенно пустую комнату-подмосток в одном из старинных двухэтажных строений среди таганских переулков. Передо мной и впрямь сидел нахохлившийся, въежившийся в себя человечек, с повязкой на голове и перебинтованными марлей кистями рук. Мне показалось, что птица со мной не поздоровалась, а только наклонила клюв.

– Скажите, Линда – это ваша фамилия, имя, псевдоним или символ? Как вас называть?

– Так и называть – Линда.

– И это все? Вы родились Линдой?

– Да, я родилась Линдой.

– А кто вы по крови?

– По национальности? Я еврейка, родилась в городе Кентау, это Нижний Казахстан. Это даже не город, а небольшой поселок, заброшенный между степью и горами. Удивительно, с одной стороны степь, песок, с другой – горы. Места же на самом деле волшебные, дикие. И мне там очень нравилось. Потому что не было рядом никакой цивилизации. В Кентау ссылались люди, в основном это были греки. И вот среди их культуры я и выросла.

– Значит, вы греческая еврейка?

– Почему греческая, просто еврейка, мои бабушка и дедушка были сосланы туда Сталиным на рудники. А потом там родились и мои родители.

– Наверное, ваше детство было нелегким? Ведь вы жили среди людей с изломанной биографией?

– Наверное, в боли и через боль человек совершенствуется и развивается дальше. И человек как бы заново рождается с верой, с духовным началом, и это очень здорово. И ради такого стоит переживать боль. А в общем-то, все в жизни уравновешивается. Я, например, впервые села в автобус в двенадцатилетнем возрасте, а до этого вокруг меня были только ишаки. Зато позже я познакомилась с суперцивилизацией, со столицами мира, с людьми-гениями.

– Не раздражает ли вас огромный город: трамваи, метро, суета, милиция на каждом шагу?

– Да нет, наверное, не раздражает. Просто жизнь у людей здесь совершенно другая, люди другие. Поначалу и впрямь мне было непросто, пока я не встретила людей, близких мне по духу, которые меня понимали и которых понимала я.

– Я слышал, что ваш папа – богатый человек. И что он помогал вам делать карьеру.

– Мой папа и впрямь финансист. Он человек очень строгих нравов, и теми ценностями, которые во мне воспитали папа с мамой, я очень дорожу. Для меня самое важное – это моя семья. И сейчас так же, и так будет всегда.

– Вы замужем?

– Нет, я не замужем, но у меня есть близкий человек, у него другая профессия.

– Когда вы впервые появились в Москве?

– Это было девять лет назад. До этого мы жили в Челябинске, в Самаре, в Тольятти, нигде не останавливались на долгое время. Москва меня поразила, здесь огромное количество людей, ведь в моем родном Кентау все жители знали друг друга в лицо, вместе отмечали греческие, китайские, еврейские, русские праздники. Очень люблю в памяти возвращаться в свое маленькое местечко. Я помню все запахи, которые тогда впитала. Приехав в Москву, я познакомилась с удивительным человеком – Юрием Гальпериным, музыкальным режиссером театра «Эрмитаж». Со знакомства с ним и началась моя карьера. Именно он дал мне возможность почувствовать сцену и определенный образ жизни, который я стала вести и к которому стремилась. Я поступила в Гнесинское училище, окончила его и как бы параллельно стала входить в мир музыки. Хотя я еще очень люблю рисовать. Но я не продолжила стезю своих родителей и не стала юристом, за что какое-то время на меня очень обижался отец. Но потом он смирился, поняв, что я не поверну назад и что мой удел пение, сцена, люди, искусство.

Певица Линда, впервые вышедшая на большую сцену около 6 лет назад, все еще считается едва ли не самым прикольным и вызывающе экстравагантным персонажем нашей эстрады. От ее мелодий и манеры их воспроизведения в восторге не только пятнадцатилетние подростки, но и те, кто уже немало слышал в своей жизни необычного и яркого, появившегося на российских подмостках после перестройки. Каждый ее альбом, а их было, кажется, четыре, не похож не только на любой предыдущий, но и на все, что поется вокруг.

Вообще о Линде ходят самые невероятные слухи: то кому-то она кажется японским мальчиком, а сам же «оригинал» якобы умер от наркотиков; то будто бы у Линды есть двойник, выходящий за нее на сцену Но самым распространенным слухом, конечно же, является байка о том, будто бы Мадонна в одной из своих песен присвоила себе «вороньи» аллюзии российской исполнительницы. Якобы международные агенты американской звезды никогда не дремлют, выискивая для Мадонны по всему свету прикольные ноу-хау. Вот будто бы и ущипнули от Линды. В своем музыкальном поп-эстрадном кругу Линда считается самой загадочной и непредсказуемой певицей, способной на самые неожиданные выходки, хотя, по признанию ее педагога в Гнесинском училище Владимира Хачатурова, Линда – это чистейший человек и эта чистота и возвышенность чувствуются в ее музыке. Таких, как она, запачкать невозможно, считает он. Училась Линда усердно, выдерживая все нагрузки. И вот из андерсеновского неказистого утенка она превратилась в прекрасного лебедя. А я бы сказал: лебедя, обернувшегося вороной, чтобы стать еще прекрасней и заманчивей. Недаром суперхит «Ворона» взял все мыслимые и немыслимые рекордные продажи, сумасшедшие гастроли, мировое паблисити, трансконтинентальные контракты. Один из них, предложенный американской компанией BMG, воплощающийся в реалию уже два года, считается самым удачным коммерческим проектом российского шоу-бизнеса.

– Вы стали звездой эстрады несколько лет назад. И ваша слава, Линда, появилась мгновенно и была ошеломляющей. Что больше всего поразило вас за эти последние годы? Глухое местечко между Казахстаном и Китаем для вас, наверное, уже как сон?

– Возможно, одним из самых удивительных эпизодов было выступление в Киеве, когда я пела «Ворону». Передо мной на огромном поле было почти полмиллиона человек. Это что-то невероятное, когда ты видишь перед собой такое количество людей. Ты даже не видишь их фигуры, а перед тобой огромное, уходящее в бесконечность, гудящее полотно. Это был мой и моей группы сольный концерт, и я, такая маленькая, ощущала себя каким-то мизерным существом. И вот в определенный момент, когда я повторяла: «Я ворона, я ворона…» – неисчислимая толпа почему-то сорвалась и нас просто снесло. Казалось, еще мгновение – и меня не будет. Нам помогли солдаты, которые охраняли сцену. Их было очень много, и они буквально на руках унесли меня и музыкантов. И спрятали в подвале помещения, где мы находились. И мы там долго сидели. И мне было очень страшно. Концерт я так и не закончила. После этого случая, как я слышала, такие массовые выступления запретили.

– Да, Линда, это, конечно, апофеоз. И думается мне, что более яркого успеха достичь трудно.

– Ну, конечно, количество публики – это важный показатель, это всегда хорошо. Но для меня важнее, чтобы меня понял и почувствовал каждый из зрителей в отдельности.

– Странный, Линда, вопрос: что такое все-таки для вас музыка?

– Музыка, это когда ты чувствуешь человека и понимаешь его. Ведь музыка не требует языка, она язык души и разума.

– А каков регистр вашего голоса с профессиональной точки зрения? Помню, когда в Москву много лет назад приезжала Има Сумак, то все меломаны сходили с ума от ее четырех октав.

– Полагаю, меццо-сопрано.

– Как возник образ знаменитой «вороны»? Кому этот символ пришел в голову: вам, продюсеру или команде? И почему ворона?

– Ну вообще названий к альбому было много, и до самого последнего момента мы не могли определиться. Но потом на стыке дискуссий о различных философиях нам показалось, что птица ворона ассоциирует связь между миром живых и миром запредельным. То есть на жизнь людей я поглядела глазами птицы, а именно ворона очень ярко к этому подходит. Я бы даже сказала, не ворона, а ворон, считающийся самой мудрой птицей.

– К тому же ворона – это символ благополучия и успеха?

– Да, да, это символ солнца, хорошего урожая, веры в завтрашний день. Нам это было близко и понятно, и мы оттолкнулись от этого символа.

– И впрямь, вы так почти физически осязаемо воплотили сущность этой мифической, хотя и дворовой птицы, что, извините, породнились с ней.

– Может быть, это и так. Вероятно, какую-то параллельность я ощущаю.

– Вы наверняка человек верующий? Во всяком случае, мне кажется, что вы пытаетесь постичь религию.

– Конечно, единственная ценность на земле, которая нужна человеку, – религия, вера. И неважно, какая религия, у всех религий одни и те же корни, хотя различна форма выражения.

– Вы верите в реинкарнацию? Любопытно, кем вы себя представляете в прошлой вашей жизни или вы не думали об этом?

– Нет, об этом не думала. Не знаю, почему.

– А читали ли вы книжку «Жизнь после смерти» Моуди? Вы верите в тот самый черный тоннель, за которым человек улетает и в никуда, и в вечность, за которым ему так хорошо?

– Конечно, эта тема мне интересна и Моуди я читала. У меня возникло много вопросов, и ответов на них я не нашла, мне думается, искать их можно всю жизнь. Я люблю такие состояния, когда в тебе происходит духовный, ценностный переворот на 180 градусов. А в то, что существует жизнь после смерти, я верю, потому что есть только два настоящих события, которые истинны: рождение и смерть, а то, что происходит между ними, – это, наверное, обретение какой-то истинности. Поэтому я все время и говорю, и пою о том, что есть форма истины, а есть форма заблуждения. Заблуждений миллиард, а истина одна. И еще, мне кажется, что чем ты старше становишься, тем меньше чувствуешь в себе уверенности в каких-то вещах. Чем больше ты познаешь, тем меньше уверенности, и будто ты вообще ничего не понимаешь. Со мной это бывает постоянно. И я люблю такие ощущения.

– Линда, как вы переносите новолуние, которое будет как раз сегодня?

– Люблю эти изменения. И полнолуния, и новолуния. Они такие яркие. Промежуточные явления я ощущаю быстропроходящими. А вот такие вспышки люблю.

– Предпоследний ваш альбом посвящен тибетским мотивам. Вслед за Борисом Гребенщиковым, который сроднился с Тибетом, вы пытаетесь что-то выкристаллизовать для себя из самобытной восточной культуры?

– Гребенщиков здесь ни при чем. У меня всегда был свой интерес к этнической музыке, к восточной философии и истории. Просто название альбома получилось красивое – «Песни тибетских лам». Что касается кристаллов истины, то мне кажется, человек приобретает мудрость, когда становится взрослым. Я сейчас еще только познаю мир и ищу свой путь духовного развития. Эти поиски помогают мне в творчестве.

– Простите, Линда, что означает маленькая татуировка на вашем плечике? Или это просто баловство?

– Ну почему баловство? Это солнце, символ удачи, и мне нравится этот рисунок на моем плече. Я сделала его лет семь назад.

– О вас ходят всякие невероятные легенды. От того, что вы не выносите папиросного дыма, до того, что вы едва ли не ушли на тот свет от передозировки наркотиков.

– Это все бредни. А запах дыма я и впрямь не переношу, и мне становится плохо, когда в зале курят. Я всегда предупреждаю об этом, и публика меня понимает.

– Вы любите фотографироваться?

– Я люблю фотографировать. Это одно из моих увлечений. Фотоаппаратом я как бы снимаю своего рода картину, эмоцию, застывшую во времени, которое нельзя вернуть. Очень люблю снимать небо, в разных тонах, вычурные движения облаков – все это определенная стихия и это похоже на музыку.

– Линда, не могу обойтись без лобового гражданского вопроса. Что такое для вас Россия? Вы патриотка?

– Меня раздражает, что нас все ругают и ругают, и я верю, что Россия поднимется немножко. Россия сама по себе очень мощная, ее и поднимать не надо. У нее мощные корни, из которых все вырастет. Я считаю, что Россия самая лучшая.

Закончив общение, Линда заторопилась на ночной прямой эфир. Я, удовлетворенный вроде бы своей победой, поднялся со стула, спрыгнул с некоего помоста и пошел к выходу. Время позднее, в помещении – ни души. Но у самой двери я натолкнулся на огромный мотоцикл, и мгновенно мелькнула мысль, что именно на нем моя собеседница умчится сейчас в ночную Москву. Это могло входить в ее понимание сути огромного мегаполиса (Чулпан Хаматова, говорят, носится по Москве на роликовых коньках) и скорости жизни. Уже спускаясь по переулку вниз к высотке, я обернулся и увидел, что Линда шагает по асфальту рядом с высоким молодым человеком. Ну вот, подумал я, в который раз Линда обманула ближнего, попытавшегося распознать ее сущность. Не надо, дескать, ничего круто го, необычного, сверхъестественного. Все в жизни просто, как первый и последний шаг по земле. Не сумев побороть любопытство, я через минуту обернулся снова, но Линды уже не было. И в эту же секунду прямо надо мной прошелестела какая-то странная птица. Мне показалось, что она поглядела мне прямо в глаза, и я на всякий случай трижды перекрестился.

1999