Где-то в Афганистане
Точное время и место неизвестны
Осознание собственного существования на этой многогрешной земле — происходило болезненно и мучительно. Сначала — он почувствовал свет. Не увидел — а именно почувствовал. Это сложно описать — надо почувствовать, тогда поймешь. Каким свет может быть.
Света было много. Свет причинял боль.
Кто-то взял его за плечи и тряханул, как следует.
— Приходи в себя, сучье отродье! Давай!
Кто-то хлестнул его по щеке — так, что чуть голова не оторвалась. Потом — еще раз.
— Хватит — сказал кто-то — дай ему воды.
— Есть…
Судя по звукам — кто-то то взял ведро с бетонного пола, с размаху опрокинул на привязанного к стулу человека.
— Давай, приходи в себя! Как предавать, так все горазды!
Предавать. Предатель…
Полковник решил, что дальше смысла притворяться нет.
— Свет… погасите…
— Чего?!
Новая плюха прилетела откуда-то из слепящей тьмы — свет фонаря был именно слепящей тьмой, ничего не было видно. Во рту было солоно и мерзко…
— У… сучий выродок, душманское отродье!
— Выйдите, сержант!
Хлопнула дверь. Внезапно — прожектор с хлопком погас.
Полковник открыл обожженные слепящим светом глаза. Голова раскалывалась, перед глазами — плавали ослепительно яркие точки.
Его следователь был худ, лысоват, с аккуратными усиками, в военной форме без знаков различия. КГБ, к гадалке не ходи.
— Давайте, познакомимся, товарищ подследственный. Меня зовут Николай Павлович, я следователь по вашему уголовному делу. Можете обращаться ко мне по имени — отчеству, товарищ следователь или гражданин начальник, как вам будет удобнее.
Цагоев улыбнулся саднящими губами
— Мне этого не надо, товарищ следователь. Я по второй категории прохожу. Ты хоть знаешь, что с тобой будет?
— Про вторую категорию мы знаем, товарищ подследственный. Равно как и про то, что до недавнего времени вы являлись полковником ГРУ. Предают только свои, верно?
— Подследственный…. А с каких пор — подследственных бить модно, а?