Хорошее время для Каутского, когда мы могли пользоваться его авторитетом против Плеханова! Я знаю, с какой внутренней болью расставался постепенно Ленин с тем своеобразным культом Каутского, который у него когда-то в юности был. Я помню, как на Штутгартском съезде, когда между нами и Каутским еще не было почти никаких разногласий, Ленин с высоким уважением говорил о его замечательной эрудиции, говорил о том, что мы можем гордиться наличностью в наших рядах такого крупнейшего ученого. Но если Ленин мог с корнем вырвать из своего сердца всякое дружеское чувство к Мартову, если он мог решительнейшим образом порвать с Плехановым, которого искренне и глубоко любил, то, конечно, смог он бросить в лицо постаревшему и и опустившемуся до самого правого меньшевизма Каутскому страшное слово: ренегат.
Повторяю, в то время — в 1905–1906 годах — мы еще находили опору в лучших представителях западноевропейской социал-демократии против нашего собственного правого крыла, в том числе и против Плеханова.
После Стокгольмского съезда мы вступили в полосу отступления. Владимир Ильич, в то время теснейшим образом связанный с Красиным и Богдановым и вместе с ними составлявший своеобразный триумвират, в общем и целом руководивший партией (конечно, согласно ее желаниям и доверию), старался удержать ее на революционных позициях. Владимир Ильич чувствовал, что революция распыляется, и внешним проявлением этого сознания была теория пятерок и троек, маленьких, решительных полутеррористических групп, которые должны были, так сказать, партизански разрушать еще стоявшие царские твердыни и перекинуть, таким образом, мост пожаров и «эксов» от первой волны революции ко второй. Но Владимир Ильич прекрасно понимал, что это только группы, отстреливающиеся в хвосте отступающей армии. Он уже вперил свои глаза в будущее, он уже предвидел возможность наступления реакции и необходимость изменения тактики, чтобы всемерно использовать полосу затишья для отдыха, углубления пропаганды, реорганизации сил, для подготовки нового натиска.
Гениально перевооружившись, Ленин разошелся с Богдановым и Красиным. Сначала это расхождение, выявившееся в отношении к III думе, было даже не в его пользу. Революционный размах был еще так велик, что большинство на решающих конференциях получили как раз противники участия в III думе, считавшие участие в ней отказом от прямого действия. Но постепенно партия становилась на мудрую и проницательную точку зрения Ленина. В то время как получился длинный фланг, идущий вправо от гениальной тактики Ленина, направленной на использование всех еще оставшихся от революции легальных возможностей и вместе с тем на напряженное строительство нелегального аппарата — через разные оттенки меньшевизма вплоть до ликвидаторства, провозглашавшего ненужность нелегального аппарата, конец революции и необходимость приспособиться к столыпинскому порядку, как естественному результату сорвавшейся революции, — влево же от позиции Владимира Ильича сгруппировались те большевики, которые, повинуясь лишь внутреннему революционному импульсу, не хотели сложить оружие и мечтали о возможности немедленного нового подъема. Само собой разумеется, что эта группа обречена была на существование непродолжительное и, во всяком случае, бесплодное. Я сам принадлежал к левой группе и поэтому могу говорить об этом с полной уверенностью. Все эти группы ультиматистов, отзовистов и т. д., за которыми, собственно говоря, скрывалось нежелание считаться с длительным периодом реакции, романтическая вера в то, что не сегодня-завтра опять подымется мятеж» — все это было головное, выдуманное, все это было от прошлого, все это не учитывало живой действительности. Живую действительность учитывал полностью только тот авангард партии, во главе которого стоял Ленин и за которым в конце концов пошла вся партия.
Вот те некоторые факты и мысли о 1905 годе, которые кажутся мне самыми важными по крайней мере из того материала, каким я располагаю непосредственно в моей личной памяти и в моем личном опыте. На какое бы то ни было систематическое суммирование коллективной общественной памяти, всей той горы напечатанных и ненапечатанных документов, которые остались от 1905 года, я, конечно, ни в малейшей мере не претендую.
ИДЕОЛОГИЯ НАКАНУНЕ ОКТЯБРЯ
Впервые воспоминании напечатаны в сборнике «За 5 лет (1917–1922)», М., изд-во «Красная новь», 1922 (то же в книге «Партия и революция», М., 1924). Публикуется с сокращениями.