Силуэты

Мы гуляли с ним по аллее парка карандашного короля Иоганна Фабера, в дворце которого располагался тогда пресс-кемп, в буквальном переводе — лагерь прессы, где обитали в дни процесса журналисты всех стран света. Шел мягкий баварский март. Подснежники, крокусы проклевывались наружу, поднимая серый слой уже погнившей листвы. Пылили сережки орешника, и, сбросив снежные одеяла, просыпалась земля, дыша в лицо бражным ароматом прелой травы.

— Нет, в самом деле очень интересный сюжет… Плюнь на все и пиши. Пиши так, чтобы из всех щелей пар шел. Напишешь, возьмусь иллюстрировать.

С этого дня утром, когда мы встречались около умывальников, он вместо приветствия спрашивал:

— Ну как, идет? Какую главу смолишь? Что теперь делает твой летчик?

А потом он сдержал слово. Взялся иллюстрировать книгу. И тут, часто встречаясь, наблюдая за его работой, я постиг, с какой страстью вгрызается в жизнь этот жизнелюбивейший мастер. Не доверяя воображению, он искал и находил в жизни людей, похожих по внешности, по характеру на того или другого героя. Живого Алексея Петровича Маресьева он рисовал много раз. Иногда, отвечая на телефонный звонок, я слышал возбужденный голос:

— Здравствуй! Радуйся, нашел Зиночку… Великолепная Зиночка… Заглядишься…

Долго не давался ему профессор Василий Васильевич. Было сделано несколько эскизов с разных людей, сделано и отброшено: не то, не то. И, наконец, измученный поисками, спросил меня:

— Ты-то с кого писал? Есть такой человек на белом свете?

— Есть. Мой земляк профессор Успенский. Живет в Калинине, в Москву наезжает читать лекции студентам и очень нечасто.

— Едем в твой разлюбезный Калинин.

Помнится, чем-то в те дни я был занят. Ехать было не с руки. Но Жуков, если он чем-то увлекался, был просто неотразим.

— Ах, если есть такой человек, немедленно же к нему едем. Калинин не Владивосток, что значат четыре часа езды.

И действительно поехали. Уломали сварливого старика позировать, и целый вечер Жуков провел с ним в разговорах, делая один набросок за другим. На обратном пути он довольно потирал руки, подмигивал, глаза его хитро сияли, полные губы складывались в трубочку:

— Ну что, разве зря потеряли время? Теперь я твоего Василия Васильевича закрыв глаза нарисую.

И действительно, за пару дней сделал несколько рисунков.

Он был необыкновенно жаден до жизни, до людей, в кармане его всегда была папочка с бумагой. Иногда, казалось бы в самый неподходящий момент, он доставал ее и набрасывал что-то, его заинтересовавшее. Раз сидели мы с ним рядом в президиуме весьма торжественного заседания. Я скучал, а он, положив свою папочку на колени, не стесняясь колдовал над ней. И подвижное лицо его при этом сохраняло маску внимания: ни дать ни взять заинтересованный слушатель, записывающий выступление докладчика. А он доклад и не слыхал. Он зарисовывал… нос председателя, чем-то показавшийся ему интересным. Потом потихоньку пояснил:

— Посмотри, какие у него распахнутые ноздри. Наверное, таким был нос у майора Ковалева из гоголевской новеллы.

«Повесть о настоящем человеке» иллюстрировали в разное время девятнадцать отечественных и зарубежных художников. Среди них были замечательные мастера книжной иллюстрации. И все же лучшие рисунки вышли из-под рук Николая Жукова. И говорю я это не потому, что в свое время он получил за них Сталинскую премию, а потому, что в этой своей работе он выступил не как иллюстратор художественного произведения, а как соавтор, каждый лист которого из этой серии может и сейчас жить вне книги, самостоятельной жизнью.

То же можно сказать и об иллюстрациях к книге «Современники», явившейся плодом нашей с ним жизни на строительстве Волго-Донского канала. И там, в постоянном общении, наблюдал я работу этого неутомимого Жукова. В ватнике, в сапогах-бахилах, в старенькой кепчонке, которую он обычно носил в кармане, он был неотличим от строителей. В погоне за заинтересовавшим его персонажем залезал в будку экскаватора, карабкался на леса и однажды, что было совсем уже удивительным для его возраста и положения, рисовал панораму строительства… со стрелы крана. Помнится, оттуда, с этой «позиции», и снял его знаменитый наш строитель, инженер С. Я. Жук. Жили мы с этим гидростроителем в одном домике. Потом, за столом, он пенял мне:

— Вы бы хоть присматривали за вашим другом. Свалится, мы все бед не оберемся. Искусство нам этого не простит.

Неутомимо трудолюбивый, он из любого своего путешествия, из любой поездки привозил новые свои работы, новые листы и даже картины. С трудом уломают домашние поехать отдохнуть на дачу, возвращается с папкой акварелей — цветы. Поехал в Чехословакию лечиться в Карловы Вары — вернулся с зарисовками городских и сельских пейзажей, жанровых сценок, набросков портретов, из которых впоследствии выросла серия отличных иллюстраций к книге Фучика «Репортаж с петлей на шее». Иллюстраций, о которых мой друг Густа Фучикова говорила:

— Никто, кроме Швабинского, не мог так рисовать Юлека, как Жуков. Но Швабинский чех, а Жуков иностранец… Как глубоко умеет он копать жизнь.