Силуэты

Несмотря на работу установок кондиционирования воздуха, в кабинете было жарко. Собеседник предложил пройтись по Гаване и закончить разговор на ходу. Пошли. Но разговора не получилось. Он был слишком известен в своем городе. Люди из толпы бросались к нему, жали ему руки; какая-то девушка расцеловала его. Мальчишки следовали за нами, то и дело слышалось: «Че, Че, Че».

Потом мы встретились с ним в Москве осенью 1964 года. Он был все такой же, в том же боевом комбинезоне, с той же клочковатой бородкой, которая как бы навсегда приросла к его лицу. Кубинская делегация была уже одета в штатские костюмы, а он не хотел переодеваться, а может, и не мог. Советские люди тепло, сердечно приветствовали до этого Фиделя и Рауля Кастро. На Гевару обрушились не меньшие аплодисменты.

Выступая в Москве на праздновании 47-й годовщины Великого Октября, он сказал:

— Это такая великая дата, отмечавшаяся к тому же сорок семь раз, поэтому о ней сказано уже почти все. Единственное, что я хочу пожелать, друзья, чтобы наступил тот день, когда трибуны Мавзолея не смогут вместить руководителей социалистических стран, которые будут присутствовать на этом будущем параде.

На следующий день я посетил его в гостинице. И задал ему недипломатичный, журналистский вопрос:

— Ваше выступление — это экспромт?

— Нет, это моя мечта. Мечта, чтобы на трибунах ленинского Мавзолея как можно скорее встало как можно больше руководителей новых социалистических стран Латинской Америки. Я говорю это серьезно. Я вижу в этом смысл моего существования.

Мы сидели в зимнем саду гостиницы. Зеленели экзотические растения. Шелестели струи фонтана. Воздух был влажный. Это напоминало Кубу, и, возможно поэтому, мой собеседник по-домашнему развалился в кресле и даже распустил шнуровку своих военных бутс. Он отдыхал от московских впечатлений, бесед, встреч…

И тут я спросил его, может быть, и невпопад спросил, кого он считает самым большим человеком XX века.

— Ленин, конечно… Но Ленин не в счет. Такие родятся раз в тысячелетие, — задумчиво произнес он. И вдруг сказал: — Альберта Швейцера.

— Швейцера?

— Ну да, — того, африканского… Он с юных лет был для меня примером. Когда студентом я был на Огненной земле на эпидемии, я всюду возил с собой его портрет…

А прощаясь, сказал:

— Жаль, что мало времени и пора уезжать… Интересная у вас страна… — И вдруг спросил: — А в Сибири очень холодно?.. В следующий приезд обязательно побываю в Сибири.

Это была последняя встреча и последний разговор. Я не могу скрыть своего восхищения перед этим удивительным человеком, так героически погибшем. Восхищение — мое и многих других — останется навсегда. Восхищение и память о революционере-коммунисте товарище Че.

Пламенеющая душа

Вера Мухина

Среди замечательных портретов русского живописца М. В. Нестерова есть один, особенно останавливающий на себе внимание зрителя. На небольшом полотне изображена коренастая немолодая женщина в темном сатиновом рабочем халате. В раскрытой ладони левой руки она держит ком светлой глины. Пальцы правой изящным и точным движением, в котором художнику удалось запечатлеть осторожную стремительность, кладут щепоть глины на какое-то еще не завершенное изваяние. Оно не закончено. Работа, по-видимому, в разгаре. Все же можно различить, что это изображение старика, как бы в панике уносящегося от какой-то грозной, необоримой силы. Черты его еще не обозначены, но выброшенные вперед руки, изгиб ноги и, в особенности, развевающиеся концы хитона передают стремительность движения.

Но самое главное, что приковывает внимание, это лицо женщины — широкое, большелобое. И даже не само лицо, а глаза, взор которых сосредоточен на той точке скульптуры, куда словно бы летящие пальцы кладут глину. Рот с плотно сомкнутыми, волевыми, мужского склада, губами. Невольно забываешь, что это картина, и как бы видишь живого, сильного человека, погруженного в работу, художника, отдавшегося творческому порыву, поглощенного пластическим воплощением своей мечты.

Это полотно могло бы стать просто картиной. Картиной, названной, скажем, «Творчество». И это было бы одно из тех счастливых произведений, которые захватывают с первого взгляда, одна из тех художнических удач, в которой запечатлены не только внешние формы, но и глубинная, внутренняя, я бы сказал, даже философская суть изображенного.

Но это не картина. Это портрет. И изображена на нем Вера Игнатьевна Мухина — скульптор.

Да, такой вот собранной, целеустремленной, всегда погруженной в свое дело, вечно ищущей, неутомимо стремящейся к совершенствованию она и была в жизни, эта удивительная женщина. Такой предстает она в своих произведениях, когда, переходя из зала в зал ее выставок, наблюдаешь, как рос этот мастер — от юношеских, еще угловатых и неуклюжих, но далеко не робких попыток, до последних, монументальных, величественных работ, в которых в полную силу развернулось ее дарование.