Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала XX в.

Терпенье же – наследственный удел всей нации еврейской.
Вы меня ругали псом, отступником, злодеем, –
Плевали мне на мой кафтан жидовский,
И это всё за то лишь, что своим
Я пользуюсь. Теперь, как видно, помощь
Моя нужна – ну, что ж! вперёд! и вы
Приходите ко мне и говорите:
«Шейлок, нужны нам деньги». Это вы
Так просите, вы, часто так плевавший
Мне в бороду, дававший мне пинки,
Как будто псу чужому, что забрался
На ваш порог. Вам нужны деньги. Что ж
Мне следует ответить? Не сказать ли:
«Да разве же имеет деньги пёс?
Разве же возможно, чтоб собака
Три тысячи дукатов вам дала?»

Вейнберг переводит и драму Карла Гуцкова (1811-1878) «Уриэль Акоста» («Отечественные записки», 1872, № 2, 11, 12), а затем она переиздаётся в 1880, 1895, 1898 и 1905 гг. По словам «Еврейской энциклопедии», это «одно из величайших произведений всех времён», «проповедь религиозной терпимости и свободомыслия». Достойно внимания то, что писатель Александр Амфитеатров объяснил обращение Вейнберга к этой драме его «расовым темпераментом». В центре внимания пьесы – дерзкий вольнодумец, «амстердамский саддукей с мощным обаяньем», преследуемый религиозными обскурантами. Пьеса изобилует страстными репликами героя:

Нет, довольно!
Мы требуем свободы от ярма!
Пусть символом всей веры будет разум –
И только он! А там, где мы, идя
За правдою, терзаемся сомненьем –
Там лучше нам искать иных богов,
Чем с старыми богами не молиться,
А проклинать!
Он бросает в лицо своим гонителям:
Ведь это мне слепой ваш фанатизм
Грозит теперь уничтоженьем.

Уриэль любит и любим, но свою возлюбленную Юдифь никак не желает подвергать опасности:

Ты знаешь ли, что мне грозит теперь?
Суровый суд, изгнание, проклятье!
Проклятого любить ты не должна!
Да, не должна! Проклятье это честью
Считаю я, но никого на свете
Не допущу делить его со мной.

Вопреки исторической правде [реальный Уриэль Акоста (1585-1640), затравленный жестоковыйными соплеменниками, кончает с собой], в драме торжествуют силы добра. Юдифь порывает с фанатиками и остаётся с Уриэлем, вдохновляя его на новые труды:

…О будем
Надеяться и верить! Ты за мною
Последуешь, мой милый! Тот, в ком есть
Энергия и воля, побеждает
Преграды все и покоряет мир.

Здесь с особенной силой явлено искусство риторической декламации, проникнутой патетикой гуманистических чувств.