Силуэты

Когда Гитлер, нарушив договор о ненападении, бросил на Советский Союз всю свою военную мощь — двести дивизий, уже покоривших в короткое время сильнейшие государства континентальной Европы, Вильямсы жили в маленьком домике на острове Ванкувер. Альберт работал над новым изданием книги «Советы». Ничто — ни драматическое для нас начало войны, ни победные реляции гитлеровской ставки, ни мрачные прогнозы обозревателей нью-йоркских газет, уже гадавших, сколько — месяц или год — может выдержать Красная Армия сокрушительный напор гитлеровской военной машины, — не поколебало веры супругов Вильямсов в советский народ, в прочность социалистического строя, в патриотизм советских людей. Именно в те нечеловечески тяжелые для нас дни через океан полетела телеграмма Альберта, в которой он предсказывал неминуемую победу Красной Армии. И это не было выражением малодушного стремления спрятаться от жестоких фактов, выдать мечту за действительность. Эта телеграмма, напечатанная в свое время в наших газетах, была продиктована глубоким знанием нашей жизни, советского человека, его преданности идеям коммунизма, его непоколебимой веры в большевистскую партию…

— Я помню, как, послав эту телеграмму, мы принялись обсуждать между собой возможные варианты развития военных событий, стали гадать, когда Красная Армия разобьет гитлеровцев — через месяц, через два, через год, — говорит Люсита, вспоминая тот далекий вечер на тихом острове, и добавляет: — О возможности поражения мы даже не говорили. Это не приходило в голову.

— Да это и не могло прийти нам в голову — мы знали вас, — подтверждает Альберт…

В дни, когда Советская Армия вела великое единоборство с объединенными силами фашизма, бывший красногвардеец Альберт Вильямс, находясь за океаном, был как бы в рядах сражающихся. Это пора нового расцвета его публицистической и журналистской деятельности. Он — редактор журнала «Сорвей грэфик», рассказывавшего американцам правду о жизни и борьбе их советского союзника, о воинах и партизанах, о тружениках советского тыла, о том, как на оккупированной немцами территории советские люди не складывают оружия и сохраняют дорогие им порядки. Он пишет на эту тему статьи. Его книги о Советской Армии, о ходе войны на советско-германском фронте издаются, переиздаются, выходят огромными тиражами.

Он далеко от нас. Но, находясь за океаном, он с нами. Вместе с нами он радуется победе над гитлеризмом, посвящает ей страстные статьи…

Шли годы. Началась «холодная война». На Америку надвинулась и окутала ее отвратительная туча маккартизма. «Охота на ведьм» напугала иных из тех, кто называл себя нашими друзьями. На место малодушных отступников приходили новые друзья. Но Вильямс никогда, даже мысленно, не изменял своей первой любви, к которой Люсита его не ревнует, ибо сама разделяет ее, — любви к Советской стране. Эта любовь укрепляется в них любовью к американскому народу. Четыре с лишним десятилетия этот славный человек не уставал пропагандировать идею дружбы двух великих народов, идею мирного доброжелательного сосуществования государств разных социальных систем. Он, кому когда-то Владимир Ильич собственноручно передал письмо о дружбе и взаимопонимании, адресованное американцам, неустанный борец за эту дружбу. Он и сам мог стать как бы символом взаимопонимания, к которому сейчас так стремятся и советские и американские люди.

В 1960-м, когда в международной атмосфере повеяли весенние ветры, когда стали подтаивать ледяные редуты, которыми пропагандисты «холодной войны» постарались разделить наши страны, супруги Вильямсы вновь приехали в Москву. Несколько вечеров расспрашивал я их о том, какие заметили они у нас перемены. Они наперебой перечисляли все, что их поразило, — спутники и моисеевский ансамбль, искусственная планета и жилые массивы Юго-Западного района Москвы, атомоход «Ленин», городок Московского университета, Уланова в роли Джульетты, какие-то наши гимнасты, фамилии которых я даже сам не знал. И то, что люди по утрам по пути на работу читают в метро книги, и то, что, приехав в Москву, они не увидели ни одного нищего…

— Чудесно, чудесно! — восклицает Люсита.

А Альберт задумчиво сказал:

— Если бы все это увидел Ленин. — И вдруг снова — уже не в первый раз за наше знакомство — прибавил: — Я простить себе не могу, что не послал тогда Ленину, мою работу о нем…

В последний раз перед их отъездом я зашел проститься вместе со своим маленьким сыном Алешей, и первое, с чего Альберт начал разговор, было:

— У меня радость, удивительная радость… Вы знаете, Ленин, оказывается, читал мою книгу.

И я узнал, что за несколько дней до этого Вильямсы были в Горках. Они провели там несколько часов, осмотрели ленинский кабинет, где время застыло в момент смерти владельца и даже календарь не перевертывали с тех пор, как Ленин ушел из жизни. Рядом с письменным столом был шкафчик с книгами, теми самыми, над которыми Ленин работал. Альберт был поражен, увидев среди них такой для него знакомый переплет.