Сильвандир

— А теперь, любезный шевалье, — продолжал де Кретте, — вам следует, по крайней мере, знать, куда я вас приглашаю. Мы решили прокатиться в Сен-Жермен и развлечься там в мужской компании. Как видите, вы пожаловали сюда весьма кстати, ибо, полагаю, что, попав в Париж, вы не прочь получше узнать, как тут проводят время; позднее, набравшись опыта на сей счет, вы покинете столицу, прихватив с собой свои миллионы. Да будет вам известно, господа, — продолжал маркиз, поворачиваясь к своим друзьям, — шевалье д'Ангилем, как мне пишут, прибыл в Париж, дабы получить небольшое наследство в полтора миллиона ливров.

— Черт побери! — в один голос воскликнули молодые люди. — Примите наши самые искренние поздравления, сударь.

— Поверьте моему доброму совету, шевалье, — сказал один из молодых аристократов с той фамильярностью, какая так легко устанавливается между людьми благородного происхождения, — вам следует малость распотрошить свою кубышку, прежде чем вы увезете ее в провинцию. И мы вас научим, как лучше за это взяться.

— Ах, право же, шевалье! — вмешался маркиз де Кретте. — Можете смело положиться на д'Эрбиньи, он у нас на такие дела мастер: уже промотал наследство двух дядюшек, а затем и тетушки.

— Кстати, а кто этот блаженной памяти родич, что, умирая, оставил вам полтора миллиона? — спросил у Роже другой дворянин.

— Мой кузен виконт де Бузнуа, — отвечал юноша.

— В таком случае, любезный шевалье, — подхватил стоявший рядом молодой человек, — давайте-ка вашу руку, потому как мы с вами вроде бы тоже родичи, хотя и с левой стороны: ведь это я отбил у дражайшего виконта его последнюю любовницу.

— И ваше наследство стоит моего? — невозмутимо осведомился Роже, пожимая протянутую руку.

— Ей-ей, недурно сказано! — вскричал маркиз де Крет-те. — Что ты на это ответишь, Тревиль?

— Я отвечу, — отозвался Тревиль, — что шевалье д'Ангилем, без сомнения, заставит признать ложной поговорку: «Глуп, как миллионер». Он будет и богат, и остроумен. Gaudeant bene natinote 6.

— Аминь! — провозгласил Кретте. — А вот и ваши сапоги, шевалье.

Роже удалился с сапожником в небольшую туалетную комнату.

— Ну что ж, господа, — проговорил маркиз, проводив взглядом юношу, — признайтесь, что этот молодой человек недурно держится для провинциала, пожалуй, он будет не так скучен, как мы сперва предполагали.

Пять минут спустя шевалье вышел из туалетной в сапогах со шпорами, которые могли бы нагнать страху на любого другого скакуна, кроме Мальбрука. Когда юноша появился на крыльце, конюх подал ему хлыст.

Молодые люди вскочили на своих коней, а Буажоли вывел из конюшни Мальбрука. Это был великолепный жеребец караковой масти, с волнистой гривою, дымящимися ноздрями и налитыми кровью глазами, жилы на его стройных ногах перекрещивались, как нити рыбацкой сети. Роже с видом знатока взглянул на него и понял, что встретит в этом коне достойного противника; вот почему он не пренебрег ни одной из тех предосторожностей, каких требовали обстоятельства: старательно расправил уздечку, стиснул в руке поводья, укрепил ноги в стременах и, только убедившись, что прочно сидит в седле, дал знак Буажоли отпустить коня.

Мальбрук только того и ждал. Едва почувствовав себя на свободе, он принялся брыкаться, вставать на дыбы, метаться из стороны в сторону, словом, проделывать все свои излюбленные штуки, с помощью которых он привык сбрасывать наземь седока; однако на сей раз конь имел дело с умелым наездником. Роже с минуту не мешал жеребцу проделывать все его фокусы, довольствуясь тем, что следовал каждому движению Мальбрука, так что лошадь и всадник казались единым существом; затем, когда шевалье счел, что пришло время положить конец капризам лошади, он начал так ловко и сильно сдавливать бока жеребца коленями, что Мальбрук понял: дело принимает для него дурной оборот. Тогда конь удвоил усилия; но на этот раз шпоры и хлыст всадника заработали столь дружно, что несчастное животное заржало от боли и пена хлопьями начала стекать с его губ на землю. Наконец, после отчаянной борьбы, длившейся минут десять, Мальбрук признал себя побежденным. Тогда Роже потехи ради заставил жеребца пройти пять или шесть кругов, как в манеже, потом принудил его несколько раз переменить ногу, затем проделать с полдюжины курбетов и в заключение — выполнить все то, что заставлял обычно выполнять хорошо выдрессированных лошадей знаменитый ла Гериньер, Франкони той эпохи.

Молодые дворяне сперва с величайшим любопытством, а затем и с величайшим удовольствием наблюдали за этими упражнениями, особенно гордился триумфом шевалье маркиз де Кретте. Когда достопочтенный Мальбрук был наконец укрощен, маркиз подъехал к Роже и поздравил его, остальные хором присоединили к его поздравлениям и свои похвалы.

Затем все направились в Сен-Жермен. По дороге говорили только о том, что педантичный ригоризм г-жи де Ментенон и строгости Людовика XIV нагоняют тоску и скуку на всю Францию. Эти сумасбродные юнцы на все лады честили вдову Скаррона, которую они упорно называли «старухой».