Сильванские луны

Когда над сильванскими холмами встал день самой главной битвы, Царевне было уже всё равно. Она давно перестала толком спать, запутавшись в обрывках бессвязных видений, и наутро никогда не была уверена, что действительно проснулась. Сегодня было ещё хуже: им с Гвидо пришлось полночи строить мост. От Царевны требовалось всего лишь быть рядом, но к концу она устала так, словно сама рубила и таскала брёвна. Мир был тёмным и таким холодным. Красивая алая накидка на пушистом меху, подарок её величества Регины, не спасала – Царевну немилосердно трясло. Само её тело не выдерживало. Пока оттийская армия переходила на тот берег, у них двоих осталась пара часов на отдых, но Царевна не сомкнула глаз до утра. Ночь тянулась, как пытка.

На рассвете, когда они выходили из палатки, Гвидо взял Царевну за плечи, посмотрел ей в глаза и сказал:

– Потерпи. Скоро всё закончится, я обещаю.

Царевна послушно кивнула. На самом деле, она уже не верила, что всё это правда когда-нибудь кончится.

Гвидо закусил губу, и Царевна увидела в его глазах боль. Она знала, что он за неё боится, но ничего не могла с этим поделать. Не могла солгать ему, что с ней всё в порядке – могла только собрать то, что от неё ещё осталось, и терпеть. Она слишком хорошо помнила: друг без друга они ничто. Нельзя было его подвести.

К восходу почти все оттийцы уже были на другом берегу. Регина и её приближённые должны были перейти реку последними.

– Послушай, как тебе такое с утра пораньше? – ещё издали крикнула королева вместо приветствия. – Мой Юрье сошёл с ума!

– Я знаю, – без всякого интереса отозвался Гвидо. – В здравом уме тебя никто не полюбит. Ты только сейчас поняла?

– Я тебя казню как-нибудь, хоть и не сегодня, – пообещала Регина. – Но я серьёзно: он, похоже, перестал понимать не только по-степняцки, но и по-людски. Несёт какую-то околесицу, – она равнодушно пожала плечами. – Ужас, чего только с людьми не сделает война. Уж от него-то я не ожидала, он казался крепким парнем, но вы, мужчины, все такие…

Королева вдруг усмехнулась.

– Но знаешь, что удивляет меня больше всего? Как раз за разом получается, что провалы Юрье в итоге играют мне на руку. Я всё ломала голову, выдумывая предлог, чтобы услать моего дражайшего супруга с глаз долой. Я бы не вынесла, если бы он путался под ногами и мешал мне командовать сражением. А тут – такой чудный случай: командир его конных выбыл! Так что сегодня бесстрашный кхан Темир лично ведёт своё войско в бой. Надеюсь, он повеселится как следует…

Потом была переправа и другой берег. Потом были сильванские знамёна вдалеке и холм, на который Регина поднялась в окружении телохранителей и магов. Все волшебники, кроме Гвидо, были девушками. В Леокадии по углам шептались о том, что её величество не любит мужчин. Наверное, лгали, ведь вышла же она замуж… Царевна задумалась об этом, но только на секунду. Её это не касалось, и она слишком устала.

Эта битва не была её первой. Даже та, вчерашняя, первой не была – Регина с осени не давала Гвидо сидеть без дела. Царевна навсегда запомнила, как беспомощны были сильване, застигнутые врасплох там, на другом берегу, вчера, когда папа-…

Она не видела его своими глазами. Она даже не знала, что он там. Если бы знала, она бы никогда-…

Эта битва не была её первой, но легче от этого не становилось. Пускай Царевна больше не кричала от вида смерти – разве это что-то значило? Как-то раз на привале при ней затеяли драку. Одни небеса ведали, что не поделили эти страшные грязные мужчины, но несколько человек набросились на одного и повалили его наземь. Поначалу тот отбивался и сыпал проклятиями, но потом скорчился, закрыв голову руками, и только вздрагивал от ударов… Царевна была совсем как он. Всё, что она сегодня могла – это спрятать лицо у Гвидо на плече и молиться, чтобы эта пытка наконец кончилась, неважно, как…

Гвидо бережно прижимал её к себе, обняв за талию, но был где-то далеко. Затуманенный взгляд, сосредоточенное лицо и беззвучное шевеление губ выдавали, что он колдует; Царевна не знала и знать не хотела, кого убьют и что разрушат сегодня его чары. Она принесла в мир столько зла и уже ничего не могла исправить. Она была виновата во всём, во всём. Были минуты, когда ей отчаянно, до крика, хотелось стать кем-то другим. Сбежать от себя, потому что быть собой стало невыносимо…

С холма открывался безжалостно широкий вид на поле боя, залитое кровью, полное ужаса и смерти. Царевна зажмурилась, как ребёнок, не желая смотреть, но порывы ветра доносили досюда крики и лязг мечей. Рука Гвидо была отстранённой, спокойной и совсем не грела. Царевне хотелось, чтобы он обнял её по-настоящему, крепко, помогая хоть на миг забыть обо всём, что творится вокруг, но он был слишком занят. По ночам она была его любимой, сейчас – только орудием.