Сильвестр

— Анну! Анну, бабку царёву! Анну, ведьму проклятую! На плаху! В огонь её, в огонь! — ревела толпа, и, заслышав грозный её рёв, прятались, кто куда мог, все начальники, все, кто обладал богатством и властью на Москве. И некому было встать на пути этой страшной толпы, вооружённой дрекольем, и топорами, и бердышами, а то и пищалями, отнятыми накануне у воинских людей. А за воинством тем народным, кашляя, и ругаясь, и задыхаясь в пыли, тащились юродивые, и нищие в лохмотьях и язвах своих, и калеки убогие, и лихие разные люди, чуя поживу. А за ними, крича и толкаясь, бежали босоногие московские мальчишки, вездесущие дьяволята, кому и пожар был не в пожар, лишь бы куда-нибудь бежать. А за ними в великом и многоголосом множестве своём шли толпой бабы в платках и кокошниках, а кто и простоволосые, не успев второпях снарядиться как следует либо потеряв в день пожара всё имущество своё бабье в огне.

Пыль столбом стояла на всей Калужской дороге, и было видно её издалека. И такая же туча пыли двигалась вдоль берега Москвы-реки с другой стороны, из Дорогомилова. И эта туча тоже медленно, но неумолимо приближалась к царскому дворцу…

Нет, невезуч был юный царь московский! От самого рождения своего невезуч… Мало ли что венчан на царство всего полгода назад! Коль не повезёт — так не повезёт. И уж если он обречён судьбой своей злосчастной на гибель, на растерзание потерявшей всякий страх и рассудок толпой, так почему же и служилые его люди, не повинные ни в чём, должны гибнуть вместе с ним? И разбежалась, попряталась по окрестным лесам стража дворцовая, едва завидев приближающуюся с двух сторон в тучах пыли мятежную толпу. И остался царь-государь московский, брошенный всеми, с этой страшной толпой один на один.

Уже выломала толпа дрекольем и топорами ворота тесовые, сокрушила во многих местах дубовый тын, окружавший царские терема. Уже ввалились, крича и буйствуя, люди московские на царский двор. Уже принялись они сбивать замки на амбарах, и кладовых, и конюшнях. Уже подступили самые горластые, самые отчаянные из них под царёво крыльцо, сотрясая и стены, и окна дворца своим неистовым рёвом. «Анну! Анну, ведьму проклятую! Выдай нам Анну Глинскую! На плаху её, хвостатую! В огонь!» — ревела и бесновалась толпа, наседая, и тесня друг друга, и поднимаясь шаг за шагом по ступеням крыльца.

Ещё немного — и ворвётся она, изрыгая ярость свою, в хоромы царские! Ещё немного- и разбежится она по палатам и лестницам дворцовым, круша, и разбивая, и сметая всё на своём пути… А где-то там в глубине дворца, в верхних покоях его, забившись в угол, и плача, и тоскуя, и моля Господа о пощаде, прижались друг к другу юный царь и столь же юная царица его, готовясь принять свой мученический венец. А где-то там, в тёмном дворцовом подземелье, упав на колени пред образом Пречистыя Богородицы, прощалась с жизнью суровая, властная старуха, бабка царя, понимая, что пришёл и её конец.

И вдруг… И вдруг распахнулись настежь двери, ведущие на царёво крыльцо. И выбежал из тех дверей невзрачного вида старичок, в рясе поповской, но простоволосый, высоко подняв над собой животворящий крест. И заблистал, засверкал тот крест в сиянии полуденном над толпой.

— Назад! Назад, люди московские! — что есть силы крикнул он. И так решителен, так грозен был голос его, что народ, запнувшись от неожиданности, и вправду попятился назад. — Прокляну! До седьмого колена прокляну всех страшным проклятием моим! Гибель чёрную нашлю на животы ваши и детей ваших! Погибнешь, народ московский, от слова моего! — гремел он, продолжая наступать на оторопевшую, пятящуюся назад толпу. — Погибнешь, ибо сила мне дана и власть над вами! Был мне глас Божий с Небес: погибнет Москва, погибнет народ её в безумии своём, коли я не спасу его! Назад, чернь! Назад, рассыпься, исчезни с глаз моих долой, пока не обрушилось Небо на вас по слову моему! На колени! На колени, народ московский! Моли Господа нашего Исуса Христа, чтобы смилостивился он над безумием твоим! Это я вам говорю, Сильвестр, богомолец ваш! Ибо сам страшусь я силы своей, Богом мне явленной, и сам ужасаюсь я власти моей над вами, несчастными!.. На колени! Ино прокляну-у-у-у!

И подался назад, и посыпался в страхе с крыльца дворцового чёрный люд московский. И замолкли, охваченные внезапным ужасом, даже самые неистовые голоса. И повалилось на колени, один за другим, всё мятежное воинство народное, бросив оземь и дубьё, и топоры, и пищали с огненным боем. А за ними пали ниц и жёны их, и дети малые, чистые сердцем, и старики, и нищие убогие, будто поражённые все громом Небесным, не смея поднять головы свои от земли. Вздохнула единым тяжким вздохом толпа, подчиняясь слову Божьему, и установилась на государевом дворе тишина.