Силы Хаоса: Омнибус (ЛП)

Домой женщина вернулась торопливо и с пустой сумкой, не стала даже ждать возможности забрать примеченный ею тухлый окорок на лотке мясника. Она не знала, что будет делать, вернувшись в лачугу, до тех пор, пока не вошла внутрь.

Поразив саму себя, Ириэль сорвала зеркальце со стены и закинула под топчан, лицом — лицами — вниз, так, чтобы оно больше не искушало её.

Уткнувшись собственным увядшим лицом в подушку, женщина горько заплакала.

«Зеркало врало мне, — думала прачка. — Всё время врало. Принцессы никогда не было!»

— Но ведь она могла появиться… — прошептал в ответ уже знакомый голос в её голове.

Время шло, и с ним уходила память об унижении Ириэль. По крайней мере, об этом уже не помнили взрослые жители деревни.

Дети, к несчастью, забывали всё не так быстро.

Чуть ли не каждое утро женщина просыпалась от громких дразнилок за дверью. Первые несколько раз она выбегала в переулок, натянув плащ и сандалии, иногда с метлой в руке.

Её юные мучители всегда разбегались прочь, но кричали при этом не только от ужаса, но и от удовольствия. На следующее утро они возвращались, зачастую в большем количестве, и вели себя даже наглее прежнего.

Порой дети стучали в дверь Ириэль и убегали, иногда швырялись яйцами в её ставни. Женщина пыталась не обращать на них внимания, но это тоже не помогало — баловники только становились храбрее и все неотступнее старались вывести её из себя, заставить чем-то ответить.

Эта игра была знакома Ириэль. В детские годы её ровесники точно так же обходились с хозяином сувенирной лавки, и она сама однажды рискнула постучаться к нему. Впрочем, торговец не вышел, и никто в схоле не поверил девочке, когда она рассказала о своем поступке.

Насмешки мелюзги становились всё более злобными. Сначала Ириэль обзывали воровкой и гадкой летучей мышью, но как-то раз, выйдя из себя, она обрушилась на детей с потоком яростных проклятий и замахнулась на одного из них ручкой метлы.

С тех пор её называли иначе. Иначе, и намного опаснее.

— Нельзя допустить, чтобы подобные слухи распространялись, — настаивала старуха.

Зеркальце заняло прежнее место на стене. Ириэль не помнила, как повесила вещицу обратно, но не удивилась, найдя её там.

— Из-за них охотники на ведьм могут вернуться в Иктис, — продолжила старая карга, — а это погубит нас обоих.

— А священник говорил правду? — спросила Ириэль. — Он… он сказал… В той проповеди…

— Жрец велел тебе верить в Императора, — ответила старуха. — Он утверждал, что Император любит тебя, но где же эта любовь? Император забрал твоего отца, Ириэль, отнял твоего суженого. Из-за Него ты каждую ночь засыпаешь в холодной постели, с пустым желудком, на подушке, залитой слезами. Так по какому же праву Он может судить тебя за дела, совершенные ради собственного выживания?

Разумеется, карга была права.

«Мир Императора несправедлив, — думала женщина, — так почему же грешно смотреть в простое зеркальце и желать, чтобы всё пошло иначе?»

И разве грешно делать то же самое другим… созданиям?

Ириэль решила, что теперь понимает всё. Внезапно стало ясно, что старуха нуждается в ней так же, как и она в старухе.

— Не окажешь мне одну услугу? — неуверенно спросила женщина. — Не разрешишь мне увидеть…?

Лицо карги смягчилось в снисходительной улыбке, и она согласилась.

Сняв зеркало со стены, Ириэль села на край топчана, положила вещицу на колени и смотрела на свое настоящее отражение в стекле, пока снаружи не взошло солнце, прогнавшее ночные тени и блаженные мечты. Вздохнув, женщина заставила себя подняться.

Она повесила зеркальце обратно на кривой гвоздик. Больше Ириэль никогда не видела лица принцессы.

Последние семена погибели Иктис оказались посеяны, когда деревенские нашли книгу.

Она лежала в куче разного барахла на одном из лотков в торговых рядах — дневник без названия, заполненный тонким неразборчивым почерком. Когда текст расшифровали, оказалось, что он содержит ужаснейшие богохульства.

Владелец прилавка — так уж совпало, что именно он некогда обвинил Ириэль в воровстве — заявлял о своей невиновности, но его имя, как и имена его жены, сыновей и ближайших друзей нашлись на страницах дневника, рядом с записями о тайных собраниях.

Большинству жителей деревни хватило этого, чтобы обвинить торговца. Они потребовали послать за судьей, но приставы воспротивились.

Стражники утверждали, что в Иктис не действует никакой темный культ, поскольку им точно стало бы об этом известно. Скорее всего, как и говорил хозяин лотка, дневник был подделкой. Затем приставы в резких тонах напомнили об опасности беспочвенных слухов, и обвинительные речи, пусть и нехотя, но умолкли на время.

В конце концов, никто ведь не хотел возвращения Инквизиции.

Но потом кто-то что-то сказал — пущую мелочь, просто озвучил досужую мысль, но собеседник увидел в ней смысл и передал дальше, — и за несколько дней новые, ещё более пагубные слухи укрепились в умах и сердцах деревенских, хотя никому не удалось вспомнить, с чего всё началось.