Первым их увидел мальчик Марвен, который слабо рубил твердую глину. В поле мало кто работал, ведь множество заболело. У Марвена было шесть братьев и сестер, и все они были больны. Родители умерли от чумы. Он же, младший из всех, был до сих пор здоров. Но он голодал. Некому было снабжать деревню провизией, а его руки слабели с каждым днем. Он был слишком мал, чтобы даже на пределе собственных сил успешно обрабатывать поле, и его старания были безнадежны. Он копал и плакал, зная, что никогда не сможет накормить братьев с сестрами.
Скрежещущее хлюпанье мотыги о глину убивало время, словно песня. Марвен остановился, решив, что сходит с ума. Тишина, он ничего не слышал. Он посмотрел на сырые поля, быстро растворявшиеся в тумане, прерывистым горизонтом которого была черная граница гати. Марвен снова начал копать, но почти тотчас же перестал. На сей раз он точно услышал песню, панихиду, перемежающуюся жизнерадостными выкриками. Он прервал свой труд и отложил мотыгу. Через поля по гати шагали шестеро гигантов. Мальчик глядел на них, разинув рот. Они были уродливы и волочили ноги, хоть и двигались быстро. Туман поглотил фигуры и песню. Марвен уставился им вслед, не зная, что делать.
Внезапно его голень пронзила неожиданная боль. Он вскрикнул и посмотрел, что же его ранило. Из грязи на него искоса глядела жирная злобная тварь, зубы которой порозовели от крови Марвена. Она ткнула в мальчика скрюченным пальцем и захихикала. Только тогда Марвен бросился бежать
Шестеро воинов Великого Отца вышли на площадь. Жители деревни, бывшие там, прекратили всю свою вялую деятельность. Раздались крики, и стало прибывать все больше селян, пока не собралась неплотная толпа.
Воины были высокими, словно горы, и столь же истерзанными, чудесно благословленными Великим Отцом. Их обволакивали мощные миазмы. Они были закованы в древнее боевое облачение, ржавые края которого вгрызались в одутловатую кожу. На оружии были вставки из склизкого дерева. На каждом из воинов виднелись следы ужасной болезни. Плоть была изрыта язвами. У многих не хватало частей тела — носов, пальцев, челюстей или ушей. Доспехи были раскрыты посередине из-за раздувшихся животов. Некоторые избавились от частей снаряжения, которые уже не вмещали разросшуюся ногу или распухшую руку. Вокруг гудели немногочисленные жирные мухи. Когда насекомые приблизились к селянам, те в ужасе отпрянули, потому что с заросших черной шерстью тел взирали человеческие лица.
Несмотря на свою кошмарную внешность, воители были высоки и горделивы. Они надменно оглядели толпу. Сочтя, что присутствует достаточно много людей, предводитель заговорил.
— Дети Великого Отца! Вы воззвали к нам, и мы ответили!
Его голос перешел в бульканье. Он уставился на площадь слезящимися глазами. Желтые белки покрывал узор красных прожилок. Эти глаза были опасны. За ними скрывался острый ум, но его грани были столь же изъедены, как грани брони, их подгрызло безумие. Кожу покрывали струпья, а к уголкам рта липла короста. Зубы были серого цвета.
— Как вы и просили, мы благословим вас. Среди нас есть тот, к кому прислушивается Великий Отец!
Он указал на стоявшего посередине слюнявого монстра. Плоть того напоминала нагретый и растекшийся воск, которому затем дали снова застыть. Глаза представляли собой растянутые дырки, а рот — вытянутое, истекающее слюной отверстие, куда была воткнута грязная металлическая трубка. На руках не было пальцев, как на рукавицах. Одну ногу заменяло скопление извивающихся щупалец, тыкавшихся в землю. Он был настолько омерзителен, что те, кто посмотрел прямо на него, почувствовали, что лишаются рассудка. Только доспех придавал ему человеческие очертания.
— Через нашего брата Великий Отец одарит вас, ибо наш бог внемлет. Он не бесчувственен к страданиям своих детей.
Молчание, кашель. В глазах оставшихся селян был ужас, смешанный с надеждой.
На краю толпы произошло движение. Вперед, ковыляя, вышла Галвиг. Ей стало хуже, лицо представляло собой желто-лиловое скопление кровоподтеков. Она заходилась кашлем через слово.
— Они пришли, пришли! Видите? Видите теперь? Я была права! Здесь в силе старые пути, в которых больше могущества и истины, чем у владыки-трупа.
Раньше за подобное ее ожидала бы мучительная смерть, однако остальные не пошевелились. Она слегка подтянулась на посохе, чтобы посмотреть предводителю в глаза.
— Какова цена нашего спасения? — спросила наставница.
— Ты мудра, — произнес тот.
Галвиг закашлялась и сплюнула на грязь площади кровавой мокротой. При виде этого истерзанные губы предводителя сложились в улыбку.
— Ничто ценное не бывает даром, — сказала она.
Он кивнул.
— Мы попросим у вас лишь одного. Среди вас есть мальчик, не тронутый чумой. Приведите его нам, он исчезнет, а вы станете свободны.
— Один мальчик? — переспросила она. — Один мальчик за всех нас?
— Да, — кивнул воин. — Его зоб отвратительно сморщился, облегая ворот доспеха.
Из толпы послышалось перешептывание.
— Марвен, он говорит о Марвене!