Силы Хаоса: Омнибус

Сейчас Дафану снились корабли в космосе: корабли, похожие на отрубленные пальцы, или на странные глаза, или на птичьи кости, но сделанные из сверкающего металла. Ему снились целые стаи кораблей, синхронно кружившиеся в космосе, стрелявшие огнем, выжигающим целые миры, направлявшие удары молний в сердца самих богов — но Дафан понимал, что это не могут быть видения, которые видят Сновидцы Мудрости. Это был лишь всплеск воображения, порожденный ужасом, питаемый страхом и наделенный гротескной чудовищностью от лихорадочного жара в его крови.

Сон Гициллы был еще более тревожным, и Дафан даже во сне понимал, что она не спит спокойно. Она все время вертелась с одного бока на другой, то подтягивая ноги к животу, то выпрямляя их. Она тоже что-то шептала, хотя он не слышал что именно — и этот прерывистый шепот вплетался в сны Дафана голосом некоего тайного спутника, который отчаянно хотел, чтобы его услышали и поняли, но не мог внятно передать то, о чем предупреждал. И чем дольше продолжались эти неудачные попытки, тем печальнее звучал голос. Дафан знал, что на самом деле это не голос Гициллы. Это был голос того, что вселилось в нее, когда она рассказывала о Сновидениях Мудрости: голос чего-то странного — и страшного.

Дафан совсем не был уверен, что хочет слушать этот голос, будь то во сне или наяву, но не мог остановиться.

В конце концов, Дафану стало казаться, что он может разобрать по крайней мере некоторые из этих слов, но даже когда он пришел к такому выводу, то все равно не мог понять, сам ли голос становился более ясным, или эта ясность была лишь в его сне.

К сожалению, большую часть из того, что ему удалось разобрать, похоже, составляли имена и названия, некоторые из которых звучали знакомо, но большинство нет.

Чаще всего повторялось имя Гавалона; это имя он знал.

Еще одно имя, повторявшееся почти столь же часто, звучало как Сатораэль; такого имени он никогда раньше не слышал. Канака он знал, но не знал, кто такой Фульбра или что значит Экклезиархия. Не знал, что такое орк или Астрономикон.

Одного имени он не слышал, как ни пытался: это было имя Дафан.

Наконец, хотя шепчущий голос не умолкал, внимание Дафана привлекло нечто куда более пугающее: огромный красный воспаленный глаз заполнил, казалось, все поле зрения, словно это был глаз самого неба. Радужная оболочка глаза казалась тонкой розовой полоской вокруг огромной черной дыры, из которой исходил свет, подобного которому Дафан еще не видел: свет, умерщвлявший все, к чему прикасался, свет мгновенной гибели.

Свет, казалось, был везде, свирепого взгляда ока невозможно было избежать.

— Не имеет значения, сколько путаницы ты видишь в своих видениях, — сказал он во сне Гицилле, хотя она не присутствовала в его сне, — ты все равно не будешь свободна, и неважно, сколько аспектов будущего останутся неопределенными и неосуществленными, окончательная судьба всего — увядание и абсолютная гибель. Ничто не может противостоять ей, и не имеет значения, какой мощью обладает Империум Человечества, он обречен разрушиться и погибнуть, и это будет лишь одна секунда в великой вечности Вселенского Времени.

Однако он понимал, что это был всего лишь глупый сон. Насколько Дафан знал, он не был затронут даром бога его народа. Он не обладал ни мудростью, ни магией, и не мог ожидать, что шепчущий голос Гициллы способен изменить сущность его души, как бы сильно он ни любил ее.

Глава 6

Место, предназначенное для призыва, находилось на вершине необычного полукруглого холма, казавшегося удивительно неуместным на равнинах, преобладавших в центральной части Гульзакандры. Гавалон предполагал, что на самом деле это был огромный круглый объект, в очень далеком прошлом упавший с неба и наполовину зарывшийся в землю.

Большинство метеоритов, как было известно Гавалону, разрушались при ударе о поверхность планеты, если еще до этого не сгорали в атмосфере, но у этого, похоже, сгорели только внешние, более мягкие, слои, осталось лишь тяжелое металлическое ядро, обладавшее такой магнитной активностью, что воздействовало на компасы в радиусе двухсот миль — Гавалон надеялся, что этот факт не был известен захватчикам.

Несмотря на неподходящую форму и структуру, выступающая часть метеорита со временем покрылась местной растительностью. Ничто не могло пустить корни на самом холме, но крупные ползучие растения, росшие вокруг, обвили его своими побегами, и их отмершие ветви помогали удерживать на холме почву, в которой могли прорастать другие виды растений. Когда листья ползучих лиан опадали и гнили среди переплетения побегов, они служили питательной средой для паразитических и сапрофитных растений — которые в свою очередь становились пищей для разнообразных ящериц, змей и гигантских многоножек — и все это было ядовито для незащищенного человека.