Силы Хаоса: Омнибус

Орлок Мелькарт успел лишь ошеломленно посмотреть вниз, на рану в своем животе, прежде чем упасть. Он тяжело опустился в сидячее положение, и секунду или две казалось, что он сможет выстрелить из своего оружия — но ранение, хотя и не убило его сразу, было слишком болезненным.

Хотя стабган был легким, рука губернатора опустилась под его тяжестью, и Мелькарт упал на бок. Какой-то рефлекс заставил его подтянуть колени к груди, и он лежал почти в позе зародыша. Его левая рука вцепилась в рану, словно пытаясь остановить кровотечение, а правая упрямо сжимала в кулаке маленький пистолет.

— А теперь, — сказал инквизитор, несомненно, думая, что обладает той властью, которую только что пытался продемонстрировать, — посмотрим, что можно сделать для того, чтобы исправить катастрофическую ситуацию в этом мире, охваченном скверной и безумием. Даже если это будет означать Экстерминатус, мы все равно исполним наш долг перед Императором и человечеством!

Глава 25

Дафан, к своему удивлению, обнаружил, что больше не лежит лицом в грязь. На секунду он даже подумал, что утонул.

Когда-то, когда он был совсем маленьким, его мать посадила его в бочонок с водой, чтобы помыть. Целая бочка воды была редкостью в деревне, где даже зимой дожди шли достаточно редко, чтобы наполнить водокачку и бочки для сбора воды хотя бы наполовину, но таковы были капризы погоды, что каждое пятое или шестое лето разражалась сильная буря, и за несколько часов выпадала месячная норма осадков, создавая тем самым временный избыток воды. Хотя такие бури были губительны для растений на полях — особенно если молния попадала в соломенную крышу водокачки — в деревне существовали древние обычаи на предмет использования лишней воды, и одним из этих обычаев было купание детей.

Сначала маленький Дафан очень возмущался неудобствами, причиняемыми этим ритуалом, но когда он устал плакать, то обнаружил, что в этом положении есть забавные и интересные особенности. Так как он был маленький, а бочонок большой, Дафан мог поднять ноги от дна на секунду или две, и размахивал руками, чтобы удержать голову над поверхностью — и в таком положении он ощущал себя невесомым. Это было странно приятное ощущение, но он увлекся и, пытаясь снова встать на ноги, потерял опору. Его ноги поскользнулись, голова ушла под воду, и он совсем потерял равновесие. Он отчаянно размахивал руками, но эти движения, казалось, загоняли его еще глубже — и когда он открыл рот, чтобы закричать, рот мгновенно наполнился мыльной пенистой водой.

Конечно, его мать вытащила его, и держала его вниз головой, пока он не выкашлял всю воду из легких — а когда возможность искупаться представилась в следующий раз, Дафан уже так вырос, что едва влезал в бочонок. Но этот момент между падением и спасением, когда время словно остановилось, и кажущаяся невесомость его тела трансформировалась в нечто более глубокое: плавучесть, невесомость не только тела, но и души. Когда его мать потом сказала ему, что он едва не утонул, он мгновенно соединил это до сих пор незнакомое ему слово с тем удивительным моментом вне времени и всеохватывающим чувством невесомости и плавучести, не только в бочонке, но и в великом море жизни.

Сейчас, когда кровавая грязь набилась ему в рот и затекала в легкие, Дафан чувствовал, что снова тонет, но теперь, когда он был не ребенком, а уже мужчиной, он знал, что утонуть значит умереть.

Он не боялся умереть. Однажды он уже пал на поле боя, считая себя мертвым, и знал — или думал, что знал — что умирать далеко не так мучительно, как утверждают некоторые. Но его первые опыт почти-утопления и столь недавний опыт почти-смерти имели больше отношения к текущей ситуации, чем он думал. После того, как прошло еще десять или двадцать секунд, он понял, что не утонул и не умер, потому что нечто иное сыграло роль его матери, спасшей его, когда он был маленьким — что-то выдернуло его из удушающей грязи и стало вытряхивать липкую жидкость из его легких.

Это нечто держало его в громадной когтистой лапе, когти которой сжали его плечи и ноги. Словно он был мышью, схваченной когтями совы или орла — но не как добыча.

По крайней мере, не как обычная добыча.

Дышать было куда больнее, чем тонуть, а жить — куда мучительнее, чем умирать, но все равно он был благодарен. Но, как бы то ни было, он не ожидал, что сможет летать, и тот факт, что он сейчас действительно летел, казался неким чудом жизни, благословением, дарованным, прежде чем топор судьбы, наконец, опустится на его тощую шею.

Он не видел, что схватило его и унесло с поля боя, потому что тень этого существа на фоне звезд была невероятно громадной, но Дафан все же знал, что это было, и единственный вопрос, который у него возник: «Почему?»

«А почему бы и нет?» — единственный ответ, который он получил — или думал, что получил. Он не обладал даром Сновидца Мудрости и не мог связать свое сознание с разумом Сатораэля, но демон коснулся его, и некая часть его души была связана с Сатораэлем сильнее, чем Дафан мог представить.