Силы Хаоса: Омнибус

Холод. Проклятый холод. Голгоф уже взбирался на эти пики, чтобы доказать, что он мужчина и может выстоять перед ледяными бурями, одиночеством и галлюцинациями, которые порой прилетали на ветрах, поднимающихся перед метелью. Таков был обряд инициации, который должен был пройти каждый истинный воин племени Изумрудного Меча — и, хотя Голгоф никогда и ни с кем бы этим не поделился, тогда он едва смог выжить. Теперь, даже под защитой толстой волчьей шкуры, наброшенной поверх многослойного кожаного одеяния с подкладкой, он чувствовал себя так, будто смерть пыталась вытащить из него кости. Хотя Голгофу было немногим более двадцати зим, он был крупным мужчиной, и мощные мышцы, подобно канатам, оплетали его руки. И все же ветер пронзал его насквозь, до самой души. Несмотря на юность, Голгоф с его буйной гривой волос, не знавших ножниц, и безбородым лицом, которое начало покрываться темным налетом щетины, знал, что выглядит, как предводитель, и не мог позволить, чтобы люди, которые шли за ним, увидели, как горы отнимают его силы.

Небо над головой было ясное, усеянное острыми холодными звездами и мазками туманностей, которые, как говорят, суть пятна от крови богов. Горы Канис, суровые и не прощающие ошибок, возвышались вокруг, словно огромные клинки из камня. Между ними зияли провалы, столь темные, что казались бездонными. Всю свою жизнь Голгоф прожил среди этих пиков, но никогда не заходил так далеко в глубину нагорья, и даже его впечатляло грандиозное великолепие опасных гор.

Высоко в небе горела Песнь Резни, яркая серебряная звезда, названная в честь легендарного скакуна Аргулеона Века — добрый знак для быстрых путешествий и скрытных переходов. На миг Голгоф забыл про обжигающую горло стужу и увидел себя вождем, горделиво возвышающимся в том месте, где сыны Изумрудного Меча собирались для состязаний в силе, посреди стены щитов племени, собравшегося на войну.

Уже много лет народ Изумрудного Меча не выходил воевать как единое целое. Они были разрознены и рассеяны по всем горам Канис. Многие жили в изолированных поселениях, которые больше контактировали с соседними племенами, чем со своими сородичами. Проклятый вождь племени, Грик, правил целым городом Меча, а с остальных взимал дань.

Старейшины провозглашали, что племя существует так же долго, как горы и моря, но если народ Изумрудного Меча продолжит скрываться среди хребтов, в то время как на западе правит леди Харибдия, скоро он погрязнет в застое и погибнет. Чтобы спасти Изумрудный Меч от угрозы забвения, нужен был кто-то, обладающий настоящей мощью. Нужен был кто-то вроде Голгофа.

Он бросил взгляд назад. Десять дней назад он начал путь с пятьюдесятью соплеменниками, вышел пешим из своего родного поселения у подножия горы и двинулся на восток. Теперь осталось тридцать пять воинов, следующих за ним к вершине. Вокруг них развевались волчьи шкуры, под щитами на спинах были закреплены топоры и мечи.

Пятнадцать погибло. Не так уж плохо для такой погоды. Изумрудный Меч взращивает крепких сынов, гордо подумал Голгоф. Они могут стать куда большим. Они могут снова возвеличиться.

Хат с трудом поднялся по острой, как клинок, скале к Голгофу.

— Кирран сломал лодыжку, — сказал он. — Оставить его?

Хат был старше, чем Голгоф, настолько стар, насколько мог быть воин, проживший почти сорок зим. Его лицо, озаренное светом звезд, от возраста стало темным и морщинистым, а волосы и борода — редкими и седыми. Голос был хриплый, ему не хватало воздуха.

Голгоф окинул взглядом разбитые скалы вокруг, подобно ножам вонзающиеся в небо. Как бы враждебны не были горы, лежащий впереди путь, что проходил от пика к пику, был самым безопасным способом их пересечь. Людям Голгофа следует поспешить, если они не хотят упустить след своей добычи.

— Устроим привал через час, — ответил он, указывая на место под выступом скалы внизу, на противоположном склоне. — Если он не сможет столько пройти, то не заслуживает того, чтоб выжить.

Хат кивнул и помахал остальным воинам Изумрудного Меча, чтобы они шли дальше. Самому молодому, Лонну, приходилось помогать на крутых подъемах. Если бы паренек не был одним из Затронутых, Голгоф бы его не взял, или, может быть, обогнал бы его и оставил замерзать, чтобы показать остальным, как он относится к слабости. Но глаза Лонна, непрозрачные, белые с красными разводами, словно кровь в молоке, могли пронизывать тьму и туман. Он был слишком полезен, чтобы его оставить.

Мальчишку подтянули к Голгофу. Он был на целую голову ниже, чем воин. Голгоф схватил его за затылок и рыкнул:

— Что ты видишь?

Лонн опустился коленями на холодный камень и уставился вниз, на расколотые камни. Холодный и резкий свет Песни Резни выхватывал из темноты острые грани, но расселины и ущелья оставались густо-черными. В воздухе звенел тонкий свист, с которым ветер проходил сквозь узкие трещины.

Щетинистое лицо Хата опустилось к самому уху Лонна.

— Парень, если мы их потеряли, — прорычал он, — то к утру нас будет на одного меньше, зато все — с полными желудками.

Лонн промолчал, продолжая рассматривать горный ландшафт.