Силы Хаоса: Омнибус

— Именно… — Рийглер вздохнул, убирая тёмный меч. — Но мы примем их на своих условиях. Если мы не можем остановить их, не можем сделать ничего, чтобы изменить свою судьбу, то хотя бы сможем её направить.

Скауты посмотрели на капитана и переглянулись, осознавая всю реальность и тяжесть ситуации.

— Так что нам делать? — вновь спросил Инхок.

— Мы будем готовиться. И когда они придут за нами, как пришли за Ароншем, мы будем готовы. И в следующий раз за ящиками боеприпасов будут лежать их трупы. Теперь это наш дом, — Рийглер обвёл рукой зал. — Вы будете спать здесь и тренироваться, когда не будете спать. Вы будете тренироваться, пока не достигните идеала, а затем будете тренироваться дальше, пока не станете ещё лучше. Всё ясно?

Четыре головы кивнули.

— Хорошо. Тогда приступим, — Рийглер бросил кукри Требереку. Он едва мог стоять, но всё равно занял место в дуэльном круге. — Каждый из вас сразится со мной. Мы будем продолжать, пока один из вас не пустит мне кровь, так что готовьтесь к очень долгому уроку.

На губах Рийглера проступила решительная улыбка, и он сплюнул на пол сгусток крови, готовясь стать капитаном своей судьбы[2].

Дети Императора

Энди Смайли Несовершенный финал

Я опускаюсь на колено, пока капеллан умирает. Кровь, густая и насыщенно-красная, течет из глазниц его шлема. Шлем вычурно красив, инкрустирован именами тех, кто погиб в нем в прошлом, и исписан катехизисами, преисполненными едва ли не драматичности. Шлем-череп. Лик смерти, призванный страхом подчинять живых и быть последним, что увидят перед смертью враги его обладателя. Я жду, пока тело капеллана не перестанет подергиваться, и вынимаю палец из его лба. На зазубренных краях остаются кусочки мозга. Я слизываю их, наслаждаясь резким вкусом боли, когда врезанные в плоть шипы царапают мой змеиный язык.

— Прискорбно, Кровавый Ангел, что тебе не дано осознать поэтичность собственной смерти, — говорю я шлему, когда по его гладкой поверхности стекают две последние капли крови. — Впрочем, я не удивлен, ведь у меня самого ушла вся жизнь, чтобы достойно подготовиться к своей.

Мой путь к истине был долог. Со дня, как я и мои братья освободились от поводка Императора, я верил, что лишь Его плоть способна меня утолить. Что лишь когда я омоюсь Его останками, лишь когда я утолю жажду Его восхитительной кровью, мои искания закончатся. Как долго я верил, что только Император может умереть совершенной смертью. Что только отняв жизнь у Него, смогу я вознестись к своему господину.

И эта ужасная ошибка направляла мои действия столетиями.

Мне достаточно вспомнить о том, как я заблуждался, чтобы оказаться в тисках ярости. Ошибка определяла все, что я делал, поглощала каждое мгновение моей жизни. Сожаление. Я наделен великим даром — способностью его испытывать. Немногие из моих братьев могут сказать про себя то же самое. Истинная горечь обычно приходит к нам в последнее наше мгновенье. Я же абсолютно здоров.

Я с ритуальной осторожностью вырезаю основное сердце из груди капеллана. Разделив орган надвое, я насаживаю одну половину на единственный еще пустой шип из тех, что усеивают мой пояс — на коготь, вырванный из лапы кхорнатской гончей. Вторую часть я поднимаю к небу и сжимаю. Она лопается в руке точно так же, как лопались до нее тысячи других. Гибельный ветер спустя мгновение уносит кровь в небо, к моему господину. И я могу лишь воспевать его величие за то, что именно здесь, на этом непримечательном сионе, под ошеломляющей амальгамой звука и света, которая служит небом этому проклятому миру, я наконец обретаю ясность.

Я поднимаюсь и иду к башне.

Мои шаги заставляют одного из пяти Кровавых Ангелов, чьи рассеченные надвое останки лежат вокруг, зарычать. Я упиваюсь этим звуком, этим отчаянным хрипом черного капеллановского пса, пытающегося подтащить ко мне свое туловище. Рота Смерти. Я расплываюсь в ухмылке, проговаривая слова безгубым ртом. Обезумевший Кровавый Ангел имеет над смертью не больше власти, чем те бесчисленные миллионы, которые мои армии стерли с лица галактики. Я становлюсь так, чтобы оказаться за самым пределом его досягаемости. Он рычит, впивается пальцами в красную землю и тянется к моему ботинку.

Возможно, я даже инициатов своего братства не стал бы карать смертью, прими они рык Кровавого Ангела за выражение гнева, гордости и непокорности. Но сам я всегда узнаю отчаяние.

Рев Кровавого Ангела не похож на болезненный вопль эльдар или жалкое хныканье человека, но в нем звучит отчаяние — я знаю это так же точно, как то, что плоть моя бела, словно кость. Воин из Роты Смерти хочет убить, но не может. Он страдает, он сломлен, он лишен цели. Я чувствую, как его пальцы касаются моего ботинка, и улыбаюсь, отходя подальше. Мой меч повергал орочьих военачальников, древних некронтир и могущественных биоорганизмов тиранидов. Но сейчас я его марать не буду — не в этот поздний час.