Силы неисчислимые

После боя в Хлеборобе Алеша был необычно словоохотлив. Не скрывая своего торжества, он все вспоминал подробности схватки, и трудно было не поддаться его белозубой ясной улыбке, не разделить с ним радость победы.

У меня же было вдвойне хорошо на душе: во-первых, оправдались тактические расчеты и противник клюнул на партизанскую приманку, потеряв две сотни своих солдат. А с другой стороны, я радовался за Кочеткова. Не ошиблись мы в нем, и наша семья пополнилась многообещающим командиром.

Отличились и наши артиллеристы под командованием Новикова. Это была их серьезная боевая удача. Новиков под конец и вовсе отвел душу: дал пять выстрелов по Середине-Буде из полкового миномета.

Мобилизовав до сотни подвод, мы вывозили из хутора награбленные эсэсовцами пшеницу, овес и сено - они очень пригодятся в нашем хозяйстве - и совсем не подозревали, что пять завершающих выстрелов Новикова окончательно перепугают фашистское начальство в Середине-Буде и оно в панике покинет райцентр.

Целые сутки, пока не пришло большое подкрепление из Севска, в Середине-Буде не было ни одного представителя немецкой администрации.

К сожалению, мы об этом узнали позже и только поэтому упустили возможность сразу захватить райцентр. Но даже эта неожиданная промашка уже не могла испортить нам настроение. Разработанная нами тактика инициативного вызова врага на бой дала первые результаты, и они были очевидны: на снегу застыло более двухсот фашистских трупов.

Надо было видеть возбужденные радостью лица наших бойцов и жителей хутора, чтобы понять, как дорога была всем эта пусть не такая уж большая в масштабе всей войны, но такая ощутимая для нас партизанская удача.

...Вместе с комиссаром догоняем нашу колонну на марше. Кочетков и Петраков на своих резвых лошадях едут бок о бок и, неистово жестикулируя, продолжают громко обмениваться впечатлениями.

- Здорово хлопцы сработали, - говорю поравнявшемуся со мной комиссару.

- Ничего не скажешь, ловко получилось, - отзывается Захар и крепко жмет мне руку.

- Что, герои, никак не наговоритесь? - прерываю беседу двух закадычных дружков.

- "Бойцы поминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они". Это еще Пушкин про нас такие слова предусмотрел, - отзывается Кочетков.

- А что, товарищ командир, я и говорю-быть нашему Кочеткову генералом, скороговоркой выпаливает Петраков.

- А вы что на это скажете, Кочетков? - улыбаясь, спрашивает комиссар.

- Почему бы и нет? - Кочетков приосанивается в седле. - Говорят, плохой тот солдат, который не думает быть генералом.

- Есть такой афоризм, но к нему есть добавление: а еще плоше тот, который слишком много думает о том, что с ним будет!

- А я все-таки думаю, - Кочетков с хитринкой косится на комиссара. - Не хочу, чтобы получилось, как у дон Карлоса. Помните, у Шиллера: "Двадцать три года, и ничего не сделано для бессмертия..."

- Так вы и о бессмертии подумываете? - не удерживаюсь я.

- Нет, до этого еще не дошел. Но вообще-то и о бессмертии думать никому не возбраняется.

"Безумству храбрых поем мы песню", - подытоживает Петраков. - Так-то оно и воевать веселее.

- Что ж, мысли у вас в общем-то правильные, - соглашается Богатырь. Только воевать надо с головой. Иначе безумство обернется безумием, а от него польза только врагу.

Я не слышу ответа друзей. А может, его и вовсе не было. От легкого укола шпор конь выносит меня вперед. Мы давно должны были отправиться в Хинельский лес на встречу с Сидором Артемьевичем Ковпаком, но нам не везло: то Рева был ранен, то случай в Гавриловой Слободе занял наше внимание, то проводили операцию в хуторе Хлебороб. И вот, когда мы вернулись из Хлебороба, первым нас встретил еще прихрамывающий, но деятельный Павел Рева. Он сразу удивил меня сообщением, что нашелся Сень. Сень был членом подпольного Середино-Будского райкома партии. После нашей первой боевой операции - нападения на гарнизон станции Зерново на железной дороге Киев - Москва - он исчез. Мы посчитали его убитым.

- Сень говорит, - возбужденно жестикулируя, рассказывает Рева, - что пришел от хинельских партизан и что там у них под арестом находятся Васька Волчков и Мария Кенина. Надо срочно ехать, Александр, туда. Я тут уже все подготовил к нашей поездке...

- Подожди, Павел, ты же еще, можно сказать, инвалид.

- Я тебе дело докладаю, - огорчается Павел, - а ты на якись дрибницы смотришь.

- Ну ладно, потом поговорим,- успокаиваю друга, и мы направляемся к нашему домику.

В комнате у окна под разлапистым фикусом на низком стуле примостился Будзиловский и одним пальцем отстукивает что-то на машинке.

- Дывысь, Александр, наша канцелярия нам уже добру фашистську бумагу готовит на выезд.

- А где Сень? - спрашиваю у Ревы.

- Отдыхает под охраной наших хлопцев.

- Ты что, его арестовал?

- Ну зачем сразу - арестовал? Просто окружил вниманием...

Сеня приводят ко мне. Он в добротном кожаном пальто и валенках, на голове новая шапка. На упитанном лице холеная бородка. Совсем мало похож на прежнего Сеня. Становится понятным, почему Рева отнесся к нему с недоверием.