Силы неисчислимые

С признательностью смотрю на этих исстрадавшихся, но не павших духом людей. И снова вспоминаю тяжелые месяцы 1941 года, старика, который встретил нас на хуторе Карасев, Суземского района, его запавшие в душу слова: «Если каждый русский убьет одного фашиста, Гитлеру конец. Немцу победить русского невозможно, а русскому не победить немца — стыдно…» Эти товарищи крепко били врага, внесли огромный вклад в грядущую победу, кровью своей пожертвовали ради нее.

Федоров подводит меня к нашему бесстрашному пулеметчику и диверсанту, командиру отделения Бородину. Внешне он скорее походит на грузина, чем на еврея. Невероятно бледен, видно, потерял много крови.

— Как себя чувствуете? — спрашиваю его.

— Отлично, товарищ командир, только не отправляйте меня на Большую землю.

Доктор Хотина показывает на Мандруса — белоруса, политрука взвода. Он ранен в живот.

— Больному сделана операция. Без наркоза, — совсем тихо говорит Хотина. — Удалена часть пораженных кишок. Самочувствие теперь, можно сказать, нормальное.

Мандрус, вероятно, и впрямь чувствовал себя сносно. Хотя голос его тонок, как у ребенка, он тоже пытается участвовать в беседе.

— У меня на счету всего только двадцать девять фашистов и один поезд. Скорее бы выбраться из госпиталя. Работы нам еще много.

С особым волнением я подсел к кровати своего любимца — пулеметчика Гришина. Слесарь из Рязани очень быстро освоил пулемет и воевал здорово. Он тяжело ранен в грудь, тоже перенес сложнейшую операцию.

Гришин не мог говорить, но за него хорошо сказал командир роты Иванченков. Иванченков сам был ранен в легкие. Его готовили теперь к эвакуации на Большую землю.

— Наш Гришин, товарищ командир, еще покажет фашистам, где раки зимуют!

— Ничего, товарищ дорогой, — вступил в разговор узбек Абдурахманов. — За нами не пропадет… Вот подштопает нас доктор, встанем на ноги, ох и покажем гитлеровцам!

Абдурахманов вздохнул.

— Беда: поправляюсь тихо. И ворочаться больно. Доктор приказал шевелить пальцами на ногах. Стараюсь, да не получается. Механизма отказала, пальцы работать не хотят.

«Гангрена», — с волнением смотрю на Федорова и получаю молчаливое подтверждение своей догадке. Видимо, и сам Абдурахманов понимает, что дела его плохи.

— Если со мной что-нибудь случится нехорошее, товарищ командир, сообщите моей жене, и дочка у нас тоже есть… А я тоже знаете сколько убил фашистов…

Я успокаиваю Абдурахманова, мне помогает неунывающий разведчик Злуницын:

— Все это ерунда, честное слово, ерунда, Абдурахманов. Сам говоришь, была бы голова. Смотри, вот у меня пальцев нет на обеих руках и ноги продырявлены, но я носа не вешаю. Пусть командир скажет: обуза я для соединения или еще смогу принести пользу?

— Нужный ты человек, Злуницын, очень нужный. Сам же понимаешь.

— Правильно говорит командир. — Злуницын весь сияет от удовольствия. — Вот подштопают меня, в учителя пойду. Буду молодых партизан учить, как в разведку ходить, как мины подкладывать, как с немцами разговаривать, и так, значит, далее…

За окнами уже давно потемнело, а я все еще слушал раненых и должен признаться, что, как это ни странно, именно среди этих людей, измученных болью, нашел я успокоение. Сколько раз в минуты отчаянных раздумий меня выручали, возвращая ясность мысли, встречи с такими людьми. Простые и мудрые, непоколебимые в своей преданности нашему общему делу, мои верные друзья-побратимы. Ничто не могло их сломить. Они несли в себе гордость и силу, бессмертную душу народа.

Когда пишу эти строки, я и сейчас слышу голоса товарищей, которых увидел в госпитале после боя у Зноби. Кроме тех, кого я уже назвал, здесь были Бушев, Вася Мишин, Алеша Сенчурин, Ваня Кении, Сережа Макаров, Виктор Колбасин, Оридорога, Павлов, Кротов, Блохин, Клемба, Мохнин, Ваня Теренин, Фондиков, Усачев, Еременко, Ляпушкин, Котляренко, Плесаиов, Дорошенко.

Передаю друзьям благодарность Военного совета и командующего Брянским фронтом генерала Рокоссовского за хорошо проведенную боевую операцию, за огромную помощь фронту.

Жалко, что наши армейские товарищи не могли тогда услышать ответ партизан, увидеть их глаза. Оказывается, даже тяжелораненые люди могут сиять от счастья, если знают и верят, что нужны родной стране, своему народу, своей армии, от которой они никогда себя не отделяли.

Глава девятая. ВПЕРЕД!

После госпиталя заглянул к Реве. Сидим с ним, не зажигая света, у горящей печи, разгребаем золу и печем картошку.

Высказываю Реве свои замечания о недостатках в подготовке операции. Жду: сейчас взорвется, выскажет и свои обиды. Но Рева сегодня необычно терпелив.

— Добре… Принимаю все твои нарекания. Может, и не совсем все это я заслужил, но хай будет так. Но сам же ты знаешь, в какой спешке готовилась операция. Собирались в рейд, а вместо него этот бой у Зноби.

— Может, там, — Рева ткнул пальцем вверх, — вообще передумали?