Сименон и Дениз Уиме

— Хмм…  — Несколько опешил он, не понимая, означают ли ее слова провокацию, призыв к немедленным действиям или же, и впрямь, эта женщина не так уж доступна. Но пижаму выдал.

Она зашла в ванную и возвратилась в его пижаме, слишком большой для нее.

— Ты мне обещаешь? Мне нечего бояться? — взмолилась она, словно была девственницей.

Он бросился в свою постель и отвернулся к стенке.

«Мы, каждый в своей кровати, несколько минут лежали молча.

— Ты спишь?

— Нет.

— Ты не находишь, что мы идиоты?

— Может быть. Но ты же обещал…

— Ты могла бы освободить меня от моего обещания… .

Она не отвечала, но откинула одеяло и не стала возражать, когда я снял с нее мою пижаму. Обнаженной, она выглядела гораздо хуже. У нее была грудь совсем юной девушки, а живот перечеркивал широкий шрам ярко-красного цвета.

Я набросился на нее, и она, едва я в нее вошел, застонала, дрожа всем телом. Стон перешел в крик, который, наверное, был слышен в соседнем номере. Наконец, когда ее сотрясла судорога, глаза у нее закатились, и я был почти испуган тем, что вижу одни ее белки.

Я знал многих женщин, но не встречал ни одной, которая так испытывала оргазм. Через мгновение я подумал, настоящий ли это оргазм и, как показало дальнейшее, не ошибся. Мне пришлось ждать более полугода, пока она стала переживать оргазм по-настоящему.

— В двадцать один год я была девственница. Я сама попросила одного друга, который работал в посольстве Франции, переспать со мной. Я пришла к нему в отель и потребовала, чтобы он научил меня всему тому, что мне хотелось знать. До сих пор я вижу, как он расстилает на простыни махровое полотенце…

— Вот оно что! — Нет, ее признание не охладило мой пыл, и мы снова занялись любовью раз, потом второй, и опять она закатывала глаза, кричала, дрожала, не обнаруживая ни малейшего внутреннего признака оргазма. Ее друг из посольства оказался жалким учителем. Другие ее любовники тоже. Ибо у нее были и другие, числом двадцать семь, ибо она мне их перечислила, как бы из вызова. Нет, не „как бы“. Просто из вызова».

Неоднократно в воспоминаниях и интервью Сименон объясняет свою тягу к женщинам творческой потребностью изучить характер, повадки, особенности слабого пола. Однако фантастическое количество сексуальных связей не научило его разбираться в женщинах. Удивительный «тонкач» в социальных, нравственных, психологических аспектах, Сименон выглядит младенцем во всей долгой и печальной истории с Дениз. С первого же раза он решает: — закатывание глаз — возможный блеф, имитация сексуального наслаждения. Но не подумал о том, что ни одна женщина, какой бы страстной она ни хотела казаться, не позволит сознательно уродовать себя в момент близости с мужчиной. Лицо с белками, вместо глаз выглядит пугающе и отталкивающе — этого она не знать не могла. Но, скорее всего, не могла и контролировать себя в момент наивысшего наслаждения. Реакция на оргазм у Дениз менялась в зависимости от количества выпитого и ее психологического состояния, далеко не уравновешенного — именно это покажет весь дальнейший опыт ее совместной жизни с Сименоном. И как бы ошеломляюще не росло количество его сексуальных партнерш, не совершенствовался опыт, Дениз постоянно ставила его в тупик, оставаясь загадкой. Вероятно, таково ослепляющее действие сокрушительной, оглушающей и оглупляющей страсти. А Сименон испытывал к Дениз Уимэ именно это чувство.

…  — Потом у меня было еще двадцать семь любовников, — сообщила она с гордостью.

Жорж на секунду вспыхнул. Но ревность подогрела возбуждение и они снова и снова занимались любовью. Она кричала и закатывала глаза, всем своим поведением демонстрируя высшую степень наслаждения.

И вдруг сразила его известием:

— Вчера, когда я приехала в Нью-Йорк, у меня была мысль о самоубийстве. Она давно меня преследует. — Женщина разрыдалась: — Я неудачница, мужчинам нужна только для утехи. Много красивых слов, а на деле… Все они рано или поздно исчезали…  Я перевязала ленточкой пачку писем, купила красивую шкатулку, что бы сохранить хотя бы слова. Не смейся…

Он не смеялся, ему казалось, что он начинает что-то понимать: эта несчастная слишком часто ошибалась, принимая обычные приемы светских соблазнителей за чистую монету. А ее, наивную глупышку, так тянуло к романтике, к возвышенным отношениям! Как же далеко он был тогда от разгадки — разгадки обольстившей его женщины.

— А еще я заказала шикарный портрет у знаменитого фотографа и решила, что оставлю после себя только это. Пусть мои племянницы думают, что их тетя была прекрасной дамой…  А не старой никому не нужной девой…  — она заливалась слезами и Сим, изнывая от жалости, провел пальцем по шраму на животе. Он не понимал, что в ее поведении было подлинным, а где она разыгрывала комедию. Но шрам бы настоящим. А сострадание — подлинное, а не показное, всегда было украшением его жесткого, прямолинейного характера.

— Это была серьезная операция?

— Мне удалили яичник. Теперь я, вероятно, еще останусь бездетной. Меня заразил офицер французского корабля…  Обожаю офицеров! — она смеялось, обливаясь слезами…