Сименон и Дениз Уиме

Однако я не стыжусь, и даже признаюсь, что не жалею об этом. „Хорошее воспитание“ порождает много бунтовщиков как было в моем случае. И лицемеров, как происходит еще чаще. Мне до сих пор не по себе в обществе, где „прекрасные манеры“ скрывают постыдное поведению, которое не собираются исправлять, а только прячут».

2

Мари-Джо тщетно искала своего пути в жизни — путешествовала, увлекалась музыкой, рисованием, изучением английский, снова брала уроки чечетки. Возвращаясь в Эпаленж, часами писала у себя в комнате.

— Детка, отчего ты грустишь? — Отец бережно погладил ее золотые волосы. — Ты так одарена и так красива, твоя жизнь должна быть прекрасной.

— Я никогда не смогу быть счастливой. Я слишком похожа на мать. — Мари-Джо прижалась к его груди. — Мне страшно. Страшно самой себя. Дэд…  может, мне отдохнуть в Пранжене?

Созвонившись с профессором Дюраном, Жорж повез знакомой дорогой свою девочку в клинику. История с Дениз повторялась. Он старался не показывать, как велико было охватившее его чувство ужаса, страха перед будущим.

Мари-Джо осталась в Пранжене, отец навещал ее. Она выглядела повеселевшей, общительной, подружилась с персоналом и молодыми пансионерками. Она говорила о Дюране, как о друге и, похоже, ей удается избавиться от своих фобий.

Летом Сименон, отпустив весь персонал в отпуск, поселяется с Терезой в отеле «Лозанн-Палас», что бы быть поблизости от дочери. У них прекрасный номер, с балкона которого виден весь город, утопающий в садах и парках.

Однажды среди ночи позвонил портье и вскоре в дверях стояла Мари-Джо.

— Не помешаю, Дэд?

— Входи скорее! — Обняв дочь, Сименон почувствовал, как она дрожит.

— Могу я пройти в туалет?

Она осталась там долго и вернулась с посвежевшим лицом.

— Я хочу есть, Дэд.

Сименон заказал в номер сэндвичи и кока-колу. Тереза деликатно оставила их вдвоем.

— Тебя отпустили? Я так рад!

— Я ушла сама, никому ничего не сказав.

— Ты поссорилась с Дюраном?

— Нет. Утром вдруг захотелось уехать и я села в такси. Даже не знала, куда еду.

— Дорогая, по-моему, надо вернуться и объяснить все профессору, а потом уже уйти.

— Я не хочу уезжать от тебя.

— Так будет лучше. А я буду ждать тебя здесь, ты можешь приехать в любую минуту.

— Ты точно знаешь, что так будет лучше? — во взгляде Мари Джо была мольба и решимость.

— Конечно, дорогая! Надо еще подлечиться и все будет отлично!

Мари-Джо уехала. Прождав около часа отец позвонил Дюрану.

— Успокойтесь, Сименон. Мы мирно побеседовали. Она сама не понимает, что с ней произошло, поводов для беспокойства нет. Она по собственной воле решила остаться в клинике.

Лишь в 1978 году Сименон узнает об истории с матерью, причинившей травму мари-Джо. Только сейчас она решилась рассказать об угнетавшем ее «инцесте» докторам. Очевидно, признание принесло ей большое облегчение. Когда Сименон навешал дочь, они гуляли, взявшись за руки, по парку. Мари-Джо была весела, словно освободилась от тяжкого груза и напоминала отцу смеющуюся девочку из времен вальса на террасе приморского отеля.

В июне с «благословением» Дюрана Сименон привозит дочь домой. Она вернулась к своим занятиям, и все лето прошло спокойно. Сименон с Пьером и Мари-Джо отдыхал весь июль в Ла-Боле, предоставив дочери полную свободу. Снова — «свободу»! Похоже, именно ее она боялась и так нуждалась в строгом присмотре и даже отеческой тирании единственного человека, который был способен повлиять на нее. А ему было спокойней думать, что все успокоилась и Мари-Джо придается девическим радостям.

3

Вернувшись в Эпаленж девятого сентября, Сименон поцеловал Мари-Джо на ночь и спокойно уснул. Утром прислуга принесла письмо.