Симеон Гордый

– Почто? – Крюк смутился. Сам не ведал да и не задумывал о том: зовут и зовут! Стало – надоть чего князю великому… А монашку етого не объяснишь! И Крюк испугался: а ну как возьмет да и не поедет?

– Коней-то почто сюда вел? – укорил монах. – Оставил бы в Хотькове, все одно дорога тут не проездна, а пешеходна!

– Дык, тово, тебе конь…

– Кабы и я ехал на коне, все одно от Хотькова! – возразил монах. – Братии ходить, а ты путь истоптал! Коли от князя скачешь, не боись, что без коней не признают тебя!

Крюк медленно алел, красная краска стыда помимо воли заливала лицо. Пробормотал:

– Прости, отче!

– Не в чем прощать мне тебя, сыне! – возразил монах. – Дело мирское, в миру о том помнить должен: путника не обидь и князеву честь не роняй! В церкву пойдешь?

И Крюк, за минуту до того совсем не собиравшийся в церковь, торопливо кивнул головой.

Втиснувшись в тесный бревенчатый храмик, он стал позади всех, обминая шапку в руках, посапывая. Согласно со всеми склонял голову, крестился и клал поклоны. Иноки пели стройными голосами, и его понемногу охватывало странное успокоение. Да, он послан от князя. И это очень важно, но еще важнее сперва отстоять обедню в этом монастыре (и зря он, в самом деле, мучал коней), хотя бы и ждал его князь, хотя бы и выругал боярин. А почему важнее – он не знал, не задумывал даже. Было важнее, и все. Монахи причащались, он ел из утра и потому только поцеловал крест.

Окончив службу, так же гуськом пошли обратно в келью. Крюк выскочил к коням – повесить тому и другому торбы с овсом, но торбы уже висели на конских мордах, и кони смачно хрупали, переминаясь. Кто-то успел позаботиться о конях прежде него.

Молодой инок, которого называли Сергием, неторопливо подошел с водоносом, поставил бадью перед мордою коня, напоил первого, поправил торбу, мягко отстранив Крюка, начал поить второго.

В келье монахи уже сидели за общею трапезой. Крюк удивился еще более, но, впрочем, скоро понял из разговоров, что общая трапеза и тут не была в обычае, а лишь затеивалась по случаю прихода игумена Митрофана. Не хватило хлеба, и кто-то побежал за ним в соседнюю келью. Прочли молитву, разлили по деревянным мискам похлебку из репы с луком и постным маслом, положили перед каждым хлебный ломоть, налили кислого хлебного квасу. Изрядно оголодавший Крюк и то покрутил головой: «Ого! Не набалованы тута, видать, мнихи!»

Солнце уже низило, пуская сквозь стволы елей последние свои лучи. Посовещавшись, Митрофан со спутником решили заночевать. Крюк неволею остался тоже. Коней уже кто-то завел за ограду, выстроенную на совесть, – верно, от волков, медведей ли. Сергий отдал свою постель Митрофану, потом на полу кельи настелили холодного лапнику, притащили рогожу, сверху разостлали зипуны, что было, и все улеглись спать. Дотрещав, загасла последняя лучина в светце. И только Сергий еще стоял в темноте, шепча про себя молитву. Наконец, когда Крюк задремывал, улегся и он. Крюку сильно хотелось расспросить и про монастырь, и про самого Сергия, но он побоялся тревожить спящих иноков. Решил: из утра спрошу!

Однако утром Сергия уже не было в келье. Рагуйло напрасно вертел головою.

– В Москву ушел! – пояснили ему. – Торопись, а то не успеешь за ним. Он ить лесами пойдет, на лыжах!

Грубые самодельные лыжи, вроде охотничьих, плетенные из ивовых прутьев и обтянутые лыком, Крюк приметил еще с вечера. Теперь же их не было в избе. Наскоро поснидав, он вывел коней и, не сожидая игумена Митрофана, повел их прежнюю тропкою. Впрочем, как ни торопился Рагуйло, времени не выиграл. Когда он, мокрый, как пуганая мышь, подходил к Хотькову, монахи уже нагоняли его.

Отказавшись от трапезы и отдыха, Крюк вскарабкался в седло и погнал изо всех сил запаренного коня и гнал всю дорогу, пересаживаясь из седла в седло. И все же, когда поздним вечером на спотыкающемся жеребце въезжал в Кремник, уже от знакомого сторожевого узнал с невольно упавшим сердцем, что недавно пришел молодой мних – «чудной такой!», – которого, расспросив, тотчас проводили в покои великого князя.

Глава 105

Сергий сумел обогнать своего гонца потому еще, что почти не спал и вышел в потемнях. К тому же он хорошо ведал лесные пути, да и лыжи сослужили ему добрую службу.

Прохожего монаха не задержали у внешних ворот Кремника, а когда он, озираясь, подошел к воротам княжого терема и спросил, не здесь ли игумен Стефан, присовокупив, что он зван к великому князю, то один из сторожевых, взявшихся было с хохоту за бока, услышав имя Стефана и вглядевшись в странника попристальнее, воскликнул: «А ну постой! Знаю игумена!» – и, отпустив второму весельчаку затрещину (не шути над иноком, раззява!), развалистой походкою заспешил к теремам. Подбежал боярин, коему наказано было встретить монаха, захлопотал, повел Сергия за собой.