Симеон Полоцкий

Се туга и скорбь толико стужает,
Даже в надежде дух изнемогает…

«Молитва во скорби сущего и клевету терпящего» лишь подтверждает реальные опасения монаха Симеона за свою жизнь. «Но сердце мое в тебе Боже уповает», – завершает он свои вирши.

Однако сложа руки Симеон не сидел, памятуя о поговорке: «На Бога надейся, а сам не плошай». Вспомним, что основатель Киевских Афин Петр Могила ввел правило рекомендации. Симеон Полоцкий это правило усвоил прочно. Каким образом его послания о поддержке дошли до адресатов: митрополита Газского Паисия Лигарида, который проживал в Москве, и епископа Новгородского Лазаря Барановича, который некоторое время учительствовал в Киеве, остается только строить предположения.

16 августа 1664 года Лазарь Баранович пишет Паисию Лигариду и прилагает к письму книгу иезуита Боймы «Об исхождении Святого Духа и о первенстве папы» с просьбой написать отзыв. В письме между прочим имелись и такие строчки: «Прошу сообщить книгу достопочтенному отцу Симеону Ситняновичу Петровскому, знаменитому брату моему, известного ученостью своею: пусть испытает на ней силу ума своего и окажет услугу святой церкви, пользуясь помощью твоей святыни».

Итак, время прибытия Симеона Полоцкого в Москву установлено – это год 1664-й.

Глава VII. Никоново дело

Ликуй, радуйся, церкви россыйска, бо тобе
Ангел от Бога даный, чует в каждой добе.
Не спит Никон святейшы, леч отверсты очы
На вси страны мает як во дне, так в ночы,
Бы волк хытры не шкодил…

Симеон Полоцкий

Ученые мужи, изрядно поднаторевшие в литературных изысканиях, окрестили годы, которые воочию доказали неистребимую тягу человека к творчеству, «досимеоновой эпохой». Духовенство и миряне, царевы слуги и монахи пробовали свои силы в сочинительстве виршей и, надо сказать, небезуспешно. На свет Божий явился особый род поэтических подношений «на случай»: к тезоименитству, рождению любезных чад, утешительных, на уход из земной жизни и даже челобитных.

Порой в стихах страдала рифма, они грешили витиеватостью и архаизмами, но шли от сердца и были преисполнены желания доказать величие слова русского. Образованные люди того времени, «служивые по отечеству», не имевшие ни всемогущего родства, ни связей, отвоевывали умом и терпением какую-либо из бюрократических ступенек в приказах и, сами того не ведая, породили термин «приказная поэтическая школа».

Через толщу веков до нас дошли творения типографского справщика Савватия, называвшего себя чернецом, однако «всегда зрише государскую зрелость» и изрядно преуспевшего в «любомудрых словесах» и сочинительстве акростихов. Бок о бок с ним возделывал поэтическую почву Михаил Злобин, житейская поэзия которого была рассчитана на покровительство власть предержащих. «Челом бил» рифмованными слезливыми прошениями Петр Самсонов, плодовитости которого можно было подивиться, а в его некоторых стихах мы находим робкие нотки философских размышлений. Михаил Рогов слыл в Москве не только собирателем книг и любителем чтения, но и автором неравносложных виршей, которые вошли в «Кириллову книгу». В этом же ряду мы находим имя Стефана Горчака, который основательно упражнялся в сочинении эпистолий. Под его признанием мог подписаться любой из записных поэтов приказной школы:

Бог свидетель, не забытия ради
писанеец к тебе не посылаем,
Но излишнего ради недовольства
упражняться укосневаем.

Не затерялись в «досимеоновой эпохе» и поэтическом мире столичные аристократы С. И. Шаховской, М. Ю. Татищев и А. С. Романчуков. Весьма примечательно, что, глаголя свои вирши в царевых палатах и дворцах московской знати, они водили знакомство и с кружком приказных сочинителей. В «духовном» или «любовном» союзе, как иногда называли себя доморощенные пииты, царила уважительная атмосфера и напрочь отсутствовала боязнь быть осмеянным или непонятым.

Ограничиваться книжной справой и царевыми приказами, то есть чертой Москвы, не станем.

В Ново-Иерусалимском монастыре, который расположен на Истре и был основан патриархом Никоном в 1656 году, поэтическая лира обосновалась прочно и надолго. Сквозь толщу веков до нас дошли творения любимца Никона, Германа, дьякона Иоанникия, инока Василия, иеродьякона Герасима Парфенова. Слагаемые ими гимны, оды, похвалы позже обрели обобщающее название «иерусалимская гимнография».

По-разному сложились судьбы поэтов «приказной школы» и монастыря Новый Иерусалим. Первые оказались в опале, поскольку на дух не переносили властолюбие Никона. Вторые были обласканы всесильным патриархом и могли беспрепятственно сочинять и исполнять на публике свои стихи.