Симеон Полоцкий

Жива в полатах, но зело высоко,
идеже земных не достигнет око;
царица в царских полатах на небе,
вечная убо буди памят тебе!
Аще никогда же могут я забыти,
дондеже Волга в море может плыти.
Слезами жалость хощу утоляти,
тебе при жертвах святых вспоминати.

По великому горю царь, вероятно, запамятовал о поощрении Симеона Полоцкого за труды, понесенные им в скорбные дни, и тогда поэт напомнил о себе.

«Царю Государю и Великому Князю Алексею Михайловичю… бьет челом твой Государев богомолец иеромонах Симеон Полоцкий. В прошлом… во 177 году, егда изволил Господь Бог блаженныя памяти Государыню Царицу и Великую княгиню Марию Ильиничну от временные жизни переселити во вечную, написал я… во похвалу святого ея Государыни жития и во воспоминание вечное добродетелей ея, вечныя памяти достойных книжицу хитростью пиитического учения, и вручил тебе Великому Государю, ради утоления печали сердца твоего, и за тот мой прилежный труд… я ничем не пожалован».

Сие слезливое прошение не осталось без ответа, и царь, по обыкновению, щедро одарил подателя и сочинителя «Френа…».

«Блаженны плачущие, ибо они утешатся»[116], – говорил Христос в Нагорной проповеди. Почти два года вдовствовал царь Алексей Михайлович, забросив многие потехи и увлечения. Но горе вечно продолжаться не могло, и нашелся в окружении царя человек, который исподволь готовил государя-жизнелюба к бракосочетанию. По церковным меркам такое не возбранялось. Человеком тем был боярин Артамон Сергеевич Матвеев, ведавший Большим посольским приказом и царской аптекой.

В противовес биографам российского монарха, которые ставили в вину Алексею Михайловичу податливость и слабохарактерность, подверженность влиянию окружения, мы вправе заметить, что без доверенных помощников не обходился и не обходится ни один из правителей, какой бы беспредельной властью он не обладал. «Тишайший» царь позволял собой «руководить» только тогда, когда это влияние соответствовало его потребностям и гармонировало с душевным настроем.

Симеону Полоцкому, любомудру и энциклопедисту, при таком раскладе отводилась роль душеполезного собеседника, обладавшего завидным тактом и с особым рвением выполнявшего различные поручения царя. Однако повлиять каким-либо образом на судьбоносные решения, принимаемые государем, игумен монастыря Всемилостивейшего Спаса не мог, впрочем, и не собирался это делать.

Боярин Артамон Сергеевич Матвеев, человек широких познаний, недюжинного ума и прирожденный аристократ, имел на воспитании юную дворянку Наталью Кирилловну Нарышкину. По суждениям того времени, воспитанница пользовалась небывалой свободой, увлекалась чтением, благо хоромы А. С. Матвеева ломились от фолиантов и иноземных диковин. Как отмечает один из биографов Натальи Кирилловны, «девушка имела представление о культуре и быте европейских стран и не знала обычного в старомосковских порядках женского затворничества».

Мы не станем вдаваться в подробности сватовства, однако заметим – царь влюбился в молодку, обладавшую веселым нравом и в которой жизнелюбие било ключом.

Семейное счастье, которое нежданно-негаданно обрел Алексей Михайлович, свадебная суета и медовый месяц на какое-то время вычеркнули из обыденной жизни визиты Симеона Полоцкого в царские палаты. Приписать очередное письменное прошение к мелочности и назойливости его автора не поворачивается язык, скорее это был образчик скопидомства, что и подтвердила впоследствии духовная Симеона Полоцкого. Прочтем прошение: «…В 179 году, егда Господь Бог изволил тебе Великого Государя милосердным своим призрети оком, и даровати тебе супружницу Благоверную Государыню Царицу и Великую княгиню Наталью Кирилловну, жаловал ты Великий Государь всяких чинов людей прещедрым, духовных и мирских, твоим царским деянием, а я твой… богомолец ничем не пожалован. Ради всемирной радости от сочетанного супружества во восположение моей скудости [подай], что тебе Господь Бог известит обо мне».

В строках прошения явно просматривается обида, а между тем среди обойденных царской милостью Симеон Полоцкий был не одинок. Алексей Михайлович приблизил к себе и осыпал щедротами родню новоявленной царицы и тем самым дал прекрасный повод к зарождению потаенной ненависти между родами Милославских и Нарышкиных. Ненависти особой, мстительной, кровавой, многие лета сотрясавшей Москву и всю Россию. Добавило масла в огонь неприязни рождение 30 мая 1672 года у супругов Романовых сына, нареченного в честь христианского апостола Петром. Впервые царь доверил написание «Виршей на рождение царевича Петра Алексеевича» не одному Симеону Полоцкому, а предложил ему в помощники (а возможно, и наоборот) Епифания Славинецкого. Вот что сотворил этот поэтический дуэт: