Лишь мгновение колебались на весах Судьбы чаши Жизни и Смерти. В спальню ворвался конногвардейский полковник Саблуков.
Беннегсена он ударил пудовым кулаком в грудь, и тот, выронив шпагу на пол, упал замертво. Братьев Зубовых схватил за уши (Платона – за левое ухо, а Николая – за правое) и принудил встать их передо мной на колени; потом он их отшвырнул в угол.
Остальные заговорщики пришли в себя и ощетинились шпагами. Полковник Саблуков снял со стены алебарду и, как оглоблей, прошелся по ним.
Мне показалось, что он обращается с ними, как с разбойниками. Такими они, в сущности, и были, раз подняли руку на своего государя.
В спальню вбежали его молодцы-конногвардейцы. «Сир, – сказал мне тогда полковник, – вам необходимо показаться войскам». Я в горячке было пошел за ним, но остановился. «В ночной рубашке, – улыбнулся я ему, – и босым?»
Кто-то из его молодцов одолжил мне свой мундир. В этом мундире я и предстал перед своими верными войсками.
Они стояли побатальонно и троекратным ура встретили наше появление на крыльце.
«Вы спасли от смерти не только меня, своего государя! – сказал я полковнику со слезами на глазах. – Вы спасли Россию!»
Три дня ликовал Петербург по случаю моего счастливого избавления от смерти.
Порфирий Петрович Тушин в отставку вышел по болезни в чине артиллерийского капитана.
Болезнь приключилась после контузии.
Турецкое ядро ударило ему под ноги и перелетело через его голову; он опрокинулся на спину и сильно ударился затылком о землю.
Очнулся он только на следующий день в лазарете.
Болезнь его была престранная. Порфирий Петрович вдруг ни с того ни с сего впадал в немое оцепенение – и стоял этакой античной статуей минут пять, а то и больше.
Разумеется, он не видел и не слышал, что происходило вокруг него в тот момент. Другие картины клубились в его больной голове. Поначалу он чуть не сошел из-за них с ума, но потом к ним привык и даже стал извлекать для себя пользу…
Глава первая – сон сотый – последний