В середине 80-х стройка продолжала расти. Шли составы с горючим и техникой. Наращивались коллективы строителей. Возводилось жилье для рабочих. Рождались в поселке дети. Совмин включил стройку в число важнейших. Финансы текли рекой. Под будущую станцию на Дальнем Востоке планировалось строительство шахт, обогатительных комбинатов, новых городов и заводов, исчислялся прирост населения. Но незримая тень легла на страну. Маховик экономики начинал замедляться, увязал в застывающем месиве, все труднее проворачивался в гигантском вареве изнуренного народного хозяйства. Умирали один за другим генсеки. Захлебнулось «андроповское ускорение». Застрекотала, засвистела на все лады залетевшая в Кремль цикада – Горбачев объявил «перестройку». Шли выборы, демонстрации. Царили «демократизация и гласность». Азербайджанцы убивали армян. Сверкали в Тбилиси лопатки десантников. И было не до лопаток турбин. Вся энергия нации уходила в распри и дрязги. Замедлялось развитие, разрушалось управление. Кооперативы, как прожорливые пиявки, отсасывали ресурсы, обесточивали госсектор.
Бурейская стройка замирала. Прерывалось финансирование. Лихорадили поставки. Усилия Министерства, рвение инженеров, зовы о помощи управленцев падали в пустоту, в зловещий омут, куда обваливалась страна. Недостроенная плотина была как одинокий зуб в каменных деснах скал. Дико неслась река, и в ней, среди проклятий и ропота, кружились обломки «советской цивилизации» – канул ГКЧП, Ельцин взбирался на танк, случилась «беловежская жуть». Стройка, еще недавно полнокровная и горячая, наполненная мощью и растущей жизнью, теперь лежала, как раненый зверь, бессильно вздрагивая обескровленным телом. Как и вся страна, разрубленная на части упавшим на нее топором.