Бывает непроглядная тьма, в которой вдруг замерцает малая точка. То ли отблеск далекого, неразличимого источника света. То ли крохотная брызга лопнувшего в глазнице сосуда. Такая искра промерцала в сумерках бурейской стройки.
В Москве у руководства РАО ЕЭС возникла отчаянная идея привлечь на стройку деньги Министерства путей сообщения. Дальневосточные перевозки вдруг стали расти. Заработали тихоокеанские порты. Потянулись грузы из Японии и Китая. Дорога нуждалась в электроэнергии, которую поставляли тепловые станции, работающие на дорогом привозном угле. Идея энергетиков состояла в том, чтобы взять у дорожников кредит, а расплачиваться после пуска станции сверхдешевой электроэнергией. Состоялось слияние крупных сумм железнодорожников, небольших, но устойчивых денег РАО ЕС и совсем уже малых, но все же реальных траншей из Госбюджета. Скопился первый ощутимый денежный куш, который вдруг поступил на обморочную стройку. Словно в болото прянула шаровая молния, расколебав трясину. Заработали остатки коллективов. Застучала усталая техника. Кое-как повалил бетон в заскорузлую плотину. Деньги значили преодоление смерти, но вовсе не воскрешение к жизни.
На «запах» денег со всей страны потянулись рабочие, проектировщики, управленцы. Но проектировщики предлагали тривиальные идеи, устаревшие за десятилетие простоя. Требовалось модернизировать проектирование, чтобы не построить морально устаревшую станцию. Стекались строители, но они за десятилетие разброда разучились работать, потеряли квалификацию, утратили вкус к большому делу. Надо было ремонтировать не только плотину и технику, но и людей, излечивая их от апатии, разгильдяйства, изгоняя со стройки пьяниц, лодырей, бузотеров. Навсегда исчезли советские стимулы, советские организационные методы. Их приходилось заменять «технологиями рынка», где больше не действовал централизм экономики, но открывались возможности выбора. И главное – приходилось преодолевать энтропию, упадок духа, отсутствие животворных энергий, которые исчахли в людях за годы уныния и неверия.