Симфония тьмы

И теперь он видел свое чуть ли не божественное предназначение в том, чтобы сыграть главную роль в разрушении города-государства Вивальди. А затем, может быть, всех прочих городов-государств, жители которых вернулись со звезд, чтобы заковать в цепи материнскую планету. Он был отцом того, кто принесет изменения. Он видел в этом святую, божественную, предопределенную цель. В этом заключалась его мания. Исполнение плана — это добро. А все, что мешает осуществлению плана, неизбежно окажется злом. И какая бы то ни было романтическая связь между его сыном и этой девчонкой, Тишей, по его мнению, должна была отрицательно сказаться на боевой мощи Гидеона, быстроте его мысли и глубине ума. В самом деле, разве не может случиться, что за миг до решающего часа эта будущая леди убедит юношу повернуть против его подлинного народа, заставит действовать против популяров?

Но нужно ли убивать ее прямо сейчас? Немедленно? Проблема в том, что мальчик вырос в мире музыкантов. Он не поймет, что цель Силача священна и божественна. В конце концов, Гидеона учили поклоняться Владисловичу. Он язычник. Нет, устранение девушки придется отложить до более благоприятного момента, до того времени, когда Гидеон окажется настолько связан с революцией, что не сможет уже отказать в своей поддержке. А потом, когда Силач убьет девчонку, можно будет объяснить Гидеону-Гилу, что назначение его божественное и потому он не должен осквернять себя прикосновением к женщине. Именно так сказано в Семи Книгах: все великие пророки были целомудренны.

Ладно, ее можно уничтожить потом, позже. Она такая тоненькая. Просто хрустнет и сломается в руке… Внезапно Силач сообразил, что молчит слишком долго, и они смотрят на него с удивлением.

— Она красивая, — сказал он, пытаясь оправдать свои долгие раздумья.

Тиша не покраснела. Она знала, что красива, и не видела никакого смысла отрицать, что по достоинству оценивает себя.

— Благодарю вас, — сдержанно произнесла она.

— А где моя… моя мать? — спросил Гил-Гидеон.

Силач, кажется, смутился.

— О, ну конечно! Она спит. Она ждала тебя больше суток. Мы думали, ты придешь раньше. Но потом я догадался, что ты не можешь просто так вскочить и убежать в первое же мгновение.

Он ввел их через другую дверь, на этот раз желтую, в соседнюю комнату, где на чистой, хоть и расшатанной койке лежала женщина.

— Незабудка! — позвал Силач и потряс ее за плечо. — Незабудка, он пришел!

Его мать оказалась чуть ли не самой прекрасной женщиной из всех, кого он видел в жизни, красотой она лишь немного уступала Тише, хоть и была по крайней мере лет на пятнадцать старше. «Будь они одного возраста, — думал Гил, — может быть, Тиша и оказалась бы на втором месте после этой поистине великолепной женщины, конечно, если не считать…» Он разглядел перепонки у нее под мышками, ибо она была одета в тогу без рукавов, заметил и перепонки между пальцами. Может, именно этим перепонкам, напоминающим тонкие лепестки полевого цветка, обязана она своим именем? Нет, скорее глазам, ярким, как синие неоновые камни, и таким же сияющим.

Какое-то время они неловко переминались, глядя друг на друга, как маленькие ребятишки, которые решают, дружить им или нет. Но потом Незабудка порхнула в объятия Гила-Гидеона, плача, обнимая его, целуя влажными губами. Ему это не понравилось, но он тоже обнял ее и попытался во всем происходящем отыскать хоть какие-то намеки, которые помогли бы ему разложить все по полочкам и подсказать смысл, а главное — объяснить, как смогли эти люди дважды разрушить его жизнь и, судя по всему, ничуть из-за того не печалиться. Музыканты отправляют своих детей на арену, не особенно волнуясь, если половина из них погибнет. И эти двое мутантов, подобно им, отдали своего сына какому-то делу, тоже не задаваясь вопросами, что он будет чувствовать и что это будет для него означать.

В истории человечества, как ни мало он ее знал, было полным-полно философов, твердивших, будто отдельные жизни не столь важны, как те или иные идеалы. Они помогали запихивать эти идеалы в глотку молодым солдатам и походным маршем отправляли их на войну в разноцветной униформе, словно стадо разукрашенных макак. А когда солдаты не возвращались, те же самые люди, которые первыми подстрекали их (а сами оставались в своих уютных кабинетах корябать дальше свои мусорные, подтирочные пропагандистские сочинения), писали надгробные речи, восхваляли имена павших и снова твердили об идеалах.

Но много ли значат эти проклятые идеалы для любого солдата? Когда убитый валяется в грязи, гниет и черви выедают внутренности из его серой оболочки, может ли он находить возвышенную гордость в этих идеалах? Дадут ему идеалы возможность когда-нибудь снова посмотреть кино? Нет, не дадут, потому что у него лопнули глазные яблоки и вытекли на лицо. Тогда, может быть, идеалы помогут ему снова съесть праздничный обед? Нет, потому что у него выбиты зубы, а язык провалился в глотку и цветом стал как дерьмо. Поможет ли ему идеал, позволит ли, даст ли хоть один шанс заняться любовью с девушкой? Черта с два!