Симфония тьмы

– Наверно, – чуть улыбнулась Барбара, – просто он не любит появляться среди множества людей. А магазины вызывают у него просто тихий ужас. Ему нравится респектабельная обстановка, где его окружают знакомые люди.

– Во всяком случае, он доставляет мне гораздо меньше хлопот, чем его слишком заботливый опекун, – пробормотал Дронго.

– Что вы имеете в виду? – не поняла Барбара. – Вы думаете, убийца как-то связан с Якобсоном?

– Не в том смысле, в каком вы себе представляете, – возразил Дронго, – для этого Якобсон слишком любит свое дело.

Она обратила внимание на последние слова Дронго.

– Якобсон любит свое дело, – сказал он, – а не самого Осинского.

Барбара взглянула на Дронго.

– Иногда вы мне представляетесь слишком многозначительным. Вам не кажется, что это может мешать?

– Кажется. И поэтому я сегодня вечером хочу уточнить еще несколько деталей, прежде чем схвачу вашего Якобсона за горло. Мне очень многое не нравится в его поведении.

– Вы считаете, что он как-то провоцирует убийцу?

– Не нужно гадать, Барбара. Я считаю, что мистер Якобсон слишком привязан к своей работе. И слишком настойчиво опекает своего подшефного. Так сильно, что это вредит и самому Якобсону, и, разумеется, Джорджу. Поэтому я и собираюсь отклонить ваше предложение на сегодняшний ужин.

Посыльный принес вечерние газеты. Они доставлялись в специальных синих пакетах отеля «Ритц». Барбара жадно набросилась на «Фигаро». И почти сразу нашла статью о триумфальной премьере оперы американского композитора Джорджа Осинского. Газета не скупилась на похвалы, в деталях описывая все подробности трех вечеров.

Дронго тоже развернул именно эту газету, обратив внимание на статью. Он даже не стал ее читать до конца. Общий смысл, тональность выступления были очевидны. Он сложил газету, бросив ее на стоявший перед ним столик. Барбара заметила его жест.

– Вам не нравится? – удивилась она.

– Слишком приторно-сладко, – заметил Дронго. – Еще вчера они писали совсем другое. Пока Якобсон не появился на приеме, все газеты и все каналы телевидения дружно ругали оперу Осинского. Я все время думаю, что могло произойти, если бы Якобсон не приехал вчера на вечер. Тогда все знаки так бы и остались минусовыми. А они вдруг разом поменялись на плюсы.

– Якобсон умеет это делать, – согласилась Барбара, – у него громадные связи. И не только во Франции. Во всем мире.

– Я сделал запрос через систему Интернет. Там нет на него никаких данных. Может, такого человека вообще не существует. Или он ангел, явившийся в мир помогать Осинскому. Вы в такое верите?

– Нет, – подумав, призналась она, – не верю.

– Почему? – быстро спросил Дронго.

– Он слишком расчетлив.

– Спасибо, – усмехнулся ее собеседник, – это самое важное, что я хотел от вас услышать. Надеюсь, вы сумеете убедить тележурналистов в том, что Шопен и Моцарт были лишь жалкими пигмеями по сравнению с таким гением, как Джордж Осинский. Ведь у них не было своего Песаха Якобсона.

И, подмигнув женщине, он пошел к лифту, намереваясь подняться в номер. Когда он попросил ключ, вежливый портье передал ему конверт, оставленный специально для него.

– Еще один? – удивился Дронго. – Кажется, Шварцману понравился эпистолярный жанр.

Он прошел к лифту, открывая на ходу конверт. На листке были лишь три цифры. Он нахмурился. Цифры могли означать все, что угодно. Время и место встречи. Число. Он перевернул листок. Больше ничего не было написано. Но сам листок был вложен в фирменный конверт отеля «Ритц». Может, это цифры номера, куда он должен позвонить?

Поднявшись к себе, он снял пиджак, ослабил узел галстука и набрал номер телефона, указанный в письме. Трубку сняли почти сразу. И он узнал голос.

– Слушаю вас, – сказал Соловьев.

– Добрый вечер, – поздоровался уже ничему не удивлявшийся Дронго. – Мне кажется, вы хотите со мной встретиться. Может, мне стоит спуститься к вам? А то мой номер с недавних пор облюбовали слишком неприятные личности.

Соловьев не принимал подобного юмора.

– Я вас жду, – сухо подтвердил он и положил трубку.

Дронго пожал плечами и набрал номер портье. Лишь задав ему пару вопросов и получив исчерпывающую информацию, он снова надел пиджак, затянул галстук и, выйдя из номера, пошел по коридору, намереваясь спуститься вниз. На этаже работали приветливые горничные. Он уже знал, что одна из них болгарка, понимавшая по-русски. По вечерам они заходили в каждый номер, чтобы приготовить постель, убирая тяжелый чехол и доставая пышные подушки из глубоких шкафов. При этом горничные традиционно приносили и сообщение о предстоящей погоде.

Спустившись на этаж к Соловьеву, он оглянулся. Здесь никого не было. Дронго специально не пошел по парадной лестнице в конце коридора, предпочитая менее людную небольшую лестницу, расположенную в самом центре. Он собирался постучать в дверь, но она открылась. Очевидно, Соловьев уже ждал его за дверью. Дронго вошел в номер. У двери стоял Моше. Приветливо кивнув гостю, он показал в глубь номера, где в креслах сидели Соловьев и еще один неизвестный Дронго человек.