Симфония тьмы

А потом с внезапной яростью он промчался мимо Гила к выступающему балкону и всем телом бросился на толстое стекло. Ударился, отлетел, свалился на пол. В первое мгновение Гил чуть не рассмеялся. Это выглядело как дурацкий клоунский номер, какая-то привычная штучка, которая должна вызывать смех. Но потом он вспомнил, с какой силой мутант ударился в стекло, вспомнил оглушительный гул от этого удара. Наверняка ему было больно. Однако Цыганский Глаз поднялся и снова, как бабочка бьется о лампу, бросился на окно. Опять отлетел и упал. И все же вновь поднялся.

Гулкий удар тела о несокрушимый щит заполнил комнату. Гил повернулся к Силачу, но тот, хоть был явно озабочен, ничего не сделал, чтобы остановить эти покушения на самоубийство. Все это он уже видел прежде. Может быть, много раз.

— Останови его! — закричал Гил.

Силач не шелохнулся.

«Потому что, — подумал Гил, — стекло выдержит, а все это — просто какой-то безумный ритуал, который мы должны наблюдать, а он — выполнять».

В сосуде колыхалась вода. Рыбки плавали. Снаружи волны с ревом разбивались о камень.

После нескольких ударов Цыганский Глаз остался лежать на стеклянном выступе, глядя через прозрачный пол на камни и воду. Он плакал; слезы катились по стеклу, переливаясь зелено-голубым цветом… Зелено-голубым…

— Я просил тебя не делать так, — сказал Силач, поднимая старика за руки и помогая ему вернуться в кресло возле аквариума. — Хотя бы до Дня. Это всего одна неделя. Ты нам очень нужен, Цыганский Глаз.

Старый популяр выпрямился в кресле, пытаясь вернуть себе достоинство. Теперь он казался не таким печальным.

— Как выглядят дела? — спросил Силач.

— Сию минуту я вижу семидесятивосьмипроцентную вероятность своей смерти, если буду участвовать вместе с тобой в революции в секторе музыкантов.

— Все обстоит так ужасно? — Силач на миг утратил самоконтроль, лицо его вытянулось, брови нахмурились.

— Для меня — даже того хуже, — ответил Цыганский Глаз. — Потому что с вероятностью девяносто восемь процентов я умру, если не пойду вместе с тобой.

Силач озадаченно уставился на него:

— Почему?

— Потому что без моей помощи ты потерпишь поражение. И тогда музыканты придут сюда и дадут нам урок, уничтожив половину наших. Включая меня. Семьдесят восемь и девяносто восемь процентов — это шансы на мойуспех, не забывай. У революции шансы могут быть лучше.

Силач повернулся к Гилу, который стоял, тупо слушая этот диалог.

— Цыганский Глаз видит будущее, — объяснил он.

— Нет, — поправил его старик. — Я вижу все возможные варианты будущего. Бесчисленные варианты будущего. Тут есть разница. Я могу просмотреть большинство возможных вариантов будущего за семь — десять секунд и определить вероятность успеха или провала почти любого начинания. И не могу дать подробного описания чего-либо. Я — зеркало с трещиной. Даже нет, с сотнями трещин, а потому в маленьких неповрежденных кусочках ты можешь видеть лишь крохотные частички того, что хочешь увидеть.

Силач опустился в соседнее кресло, рукой указав Гилу на кушетку.

— Но Глаз воспринимает все слишком лично. Он заглядывает вперед чрезмерно далеко и не может удержаться, чтобы не поинтересоваться собственной судьбой. И каждый раз судьба оказывается чуть-чуть иной, потому что возможные будущие изменения зависят от нынешних изменений. Он постоянно терзает себя видениями собственной смерти, хотя до сих пор жив и вполне здоров. Я пытаюсь удержать его от копаний в личных делах, потому что это слишком страшно, он приходит в состояние… Как ты это называешь, Глаз?

— Суицидальное — самоубийственное…

— Вот-вот. Мы это только что видели собственными глазами. А теперь я прошу тебя дать обещание, что ты будешь определять только шансы успеха революции, а не своего собственного. — Он повернулся к Гилу. — Понимаешь, если я хочу узнать, даст ли результат тот или иной тактический ход, я спрашиваю у Глаза. А он называет мне проценты. Я либо действую дальше, как запланировал, либо меняю тактику в соответствии с его видениями. Ему цены нет — до тех пор, пока он не застрянет на собственной судьбе.

— Ты зачем пришел? — спросил Цыганский Глаз, причем не сердито, а с любопытством.

Казалось, в этом человеке вообще нет места гневу, ибо размах виденных им картин будущего делал любой поступок, направленный против него, лишь сиюминутной мелочью, не стоящей раздражения.

— Это мой сын, Гидеон. Мы начинаем через неделю.

Серые глаза загорелись.

— Я бы на твоем месте был осторожен.

— Да уж, ты — точно, Глаз. Ровно через неделю. Так что не копайся в своих личных делах всего семь дней. А после этого можешь впадать в суи… самоубийственное настроение сколько душе твоей угодно будет.

После этого Гил и Силач ушли, и дверь отрезала от них потолок-море. Они прошагали уже полпути по коридору к дугообразному участку среди развалин, а Гил мог бы поклясться, что до сих пор слышит гулкие удары тела о стекло, снова и снова, с тошнотворной регулярностью.