Настал момент истины, подумал Роббинс. Брентано была ярой противницей проекта. Впрочем, сейчас было бы политически недальновидно выступать с ней заодно. Она вместе с возглавляемым ею сектором философии и теологии впала в немилость у исполнительного комитета, когда факты из их доклада, приоткрывшего завесу тайны над истинным содержанием событий в Лурде в 1858 году, просочились в печать. Институт осадили возмущенные толпы, а кто-то даже грозил подложить бомбу. Официальный протест французского правительства, испугавшегося за будущее своей туристической индустрии, тоже не способствовал репутации сектора.
Литгона и Шимуру надлежало причислять, скорее, к сторонникам. Если предложение Роббинса будет одобрено и эксперимент пройдет удачно, то он станет прецедентом, которым воспользуются ученые, чтобы продвинуть собственные проекты.
Только Биллингсли оставался, как всегда, человеком-загадкой.
– Мы с доктором Литтоном всецело за предложение доктора Роббинса, — высказался Шимура.
Директор кивнул Биллингсли. Самый молодой из участников заседания поправил галстук-бабочку, надел роговые очки и провел рукой по коротким блестящим волосам.
– У меня двойственное отношение к эксперименту. Если план Говарда сработает, я смогу предложить собственные проекты. Скажем, побывать на Второй Земле и посоветовать кое-кому не садиться в самолет.
О ком это он, недоуменно подумал Роббинс.
– Но Тони, — Биллингсли кивнул в сторону Брентано, — сомневается, хватит ли нам ума, чтобы сообразить, что произойдет, если мы изменим прошлое Второй Земли. Вдруг мы все испортим? Опираясь на знакомую мне литературу, я вынужден согласиться с ней: нарушение первой директивы не слишком хорошая идея. Нам не следовало бы так рисковать: того и гляди, превратим тамошних жителей, а то и самих себя в каких-нибудь ящериц.
В
– Доктор Великовски, — сказала директор.
Роббинс напрягся. Голос Великовски из сектора истории мог стать решающим.
– Нам предстоит принять непростое решение, — заговорил тот. — Даже небольшая, но серьезная перемена в прошлом ТКЗ может привести к крупным и, возможно, негативным последствиям для ее истории. Однако я не уверен, что спасение конкретного «действующего лица» способно вызвать подобные последствия. Те дополнительные десять лет, о которых говорит доктор Харрисон, были относительно спокойными с политической точки зрения, но только на его родине, а не в остальной Европе. «Персонаж» занимал в политике революционные позиции, и трудно судить, как бы он мог повлиять на течение разнообразных европейских революций в 1830 и 1831 году. Если бы он дожил до 1848-го и даже 1849 года, когда происходили гораздо более серьезные события, ситуация несомненно усугубилась бы. В последнем случае я заявил бы о своем отрицательном отношении к предложению доктора Роббинса.
Однако раз доктор Харрисон убежден, что «персонаж» уйдет из жизни не позднее 1830-х годов, то я склонен отнестись к предложению положительно.
– У кого иное мнение? — воззвала директор. Слово снова взяла Брентано.
– Хотела бы напомнить всем присутствующим, что принимаемое нами сегодня решение либо обогатит, как выразился доктор Роббинс, наш мир и ТКЗ, либо уничтожит их. Даже если надеяться на выигрыш, разве допустим подобный риск?