Симода (др. изд.)

– Вон Путятин… Путятин… – сказал Иосида. Перед адмиралом несли знамя. Все офицеры в эполетах с золотыми кистями. Один эбису был необыкновенным, никогда не виданным человеком. Что-то бесподобное и совершенно удивительное и безобразное. Офицер тоже в золоте на плечах и в золотых пуговицах, но очень высокого роста, напоминает вышки в городе Эдо… Он с белыми глазами, идет в свите Путятина, как взрослый среди детей. Замечен шаман эбису в долгой одежде, с длинными волосами. Это страшно! За одну только мысль о христианских священниках людей казнили. Так в течение двухсот пятидесяти лет…

А вторая рота уже входила в деревню с новой песней:

Шел матрос со службы, зашел матрос в кабак…

– Спасибо! Спасибо! – кланялись жители.

…Их судьба выражена в этой песне, хотя мы не понимаем слов! Но мы понимаем их чувства. Мы всегда знали, что есть огромный мир, и даже самые темные и неграмотные в деревне Хэда ожидали, что мир откроется в глубине морей и за морями, куда попадают пока только самые нищие – рыбаки. Знали это хорошо, потому что на берег море выбрасывало испокон веков людей из разных стран. Всегда в море ходят чужие корабли, и все мы в детстве в страхе смотрели с горы на далекое море с парусными кораблями. Всех жалко до слез. Конечно, если не придет распоряжение свыше, чтобы смотреть на эбису по-другому.

Сел матрос на бочку, давай курить табак…

– Э-э-эй, эй, эй! – подхватили все эбису на улицах, горах и на полях.

Это что-то небывалое, казалось, вся страна пела в воинственном согласии. Сотни голосов в гике и уханье сразу подхватывают на короткое время, а потом опять слышится пение в полном благородстве. Это огненный смерч, зажигая сердца, катился по улице, как дракон.

– А у них синие глаза! – зловеще сказала старуха с вычерненными зубами, когда все эбису смолкли и первый взвод стал поворачивать в ворота лагеря.

– Прозрачные, как наша бухта Хэда! – романтически пролепетала тихоня Сайо.

– Как голубые молнии! – вздрогнув, неприлично громко воскликнула дочь Ота.

– У них у всех голубые глаза! – зловеще и грозно повторила старуха, проходя перед разнаряженными девушками, словно устрашая их.

А тут повалили матросы, босые, с сапогами, изорванными в походе и перекинутыми на веревках через плечо.

Девушки покорно кланялись.

Шли японские чиновники. Носильщики на плечах тащили пустое каго – целый дом представителя высшего правительства, секретаря посольства на переговорах с Россией Накамура-сама… На носилках пронесли больных матросов.

– Ну что же, господа, пока все благополучно, – сказал Путятин капитану и старшему офицеру. – Все держались молодцами, не посрамили чести и славы…

Представитель японского правительства Накамура Тамея подле адмирала предлагает поклоном и жестами входить в ворота храма.

Во двор внесли знамя и вошел отряд матросов, за ними последовали Путятин и Накамура со своими свитами.

Капитан Лесовский отправился принимать лагерь вместе с главным чиновником местной округи, высоким красавцем Эгава.

Увидев Аввакумова и матросов, адмирал поздоровался. Матросы зычно отвечали ему.

– Благополучно ли дошли? – спросил адмирал.

А из лагеря донесся дружный крик сотен голосов. Там выстроившийся экипаж отвечал на приветствие капитана, поздравившего матросов с благополучным окончанием перехода.

– Ну как, Аввакумов, выбрал место для постройки корабля? – спросил адмирал, когда японцы простились и ушли, а свита и матросы, служившие адмиралу, стали устраиваться на ночлег в двух отведенных храмах.

– Нет, Евфимий Васильевич, площадки удобной, – ответил Аввакумов. – Кругом теснина. Надо вырезать в горе или рвать скалы! Или сносить дома в деревне… Они строить не дадут, напрасно говорят. Они все время нам мешали и работать не позволяют. Да вот Киселев, что слыхал, скажет вам сам… И мы видели, что, кажись, толку не будет, им не это надо…

– А что же они? – обратился адмирал к Киселеву.

– Как всегда! – отвечал матрос.

– Утро вечера мудренее, – сказал Путятин. – На молитву в лагерь, господа! – повернулся Путятин к офицерам.

Он вышел из ворот рядом с рослым отцом Василием в бороде и с крестом на рясе.

Мецке с молчаливым удивлением таращились на человека с крестом, открыто шагавшего по японской земле.

Глава 5. Адмирал Путятин

С вечера было душно и жарко, как летом. Евфимию Васильевичу приснилось на новом месте, что он с женой едет в рессорном экипаже. На облучке, рядом с кучером, сидит Накамура Тамея и, оборачиваясь, ласково кивает. Мэри обмахивается веером и говорит: «Как тут красиво!» Евфимий Васильевич отвечает: «Да, я чувствую себя анархистом!»