Симода

Поди, Перри так не радовался, был всегда уверен в себе, почему и слывет тупым и свирепым, как медведь. А разве я не уверен был? Но ведь Путятин не только уверен, но и суеверен, старался не думать об успехе и почестях заранее, как Перри. А вот он и слег, не выдержал коммодор. А Путятин и жив, здоров и счастлив. И консулы! И торговля! И государь счастлив! Вот и приехали. Вот наша ива. Пора теперь собираться в Хэда...

...Идешь, и дыханья словно не хватает от чувства счастья, что подписан документ...

– Господа офицеры, – сказал Путятин в храме, где убраны со стола бумаги и стоит начищенный и нагретый медный самовар, – мы с вами наслушались за эти дни любезностей от наших добрых американских друзей. Мы искренне благодарны за доброту и свойство! Однако прошу помнить, что американцы отказались доставить нас па Амур на своем корабле, на что имели право и к чему обязывал их долг. Прошу всех вас помнить на будущее и теперь.

Они и мысли не допускают, что мы, устанавливая дружественные отношения, не сможем их закрепить на будущее. Видимо, они, господа, надеются, что будущее останется за ними и за их коммерцией. Они известят наше правительство по дипломатическим каналам, копия договора будет переслана в Петербург. И это все!

– Все их предложения туманны, и у нас с вами единственная надежда: строить корабль самим себе и своими силами, на что японцы согласны. О чем вас имею честь уведомить, господа офицеры! Завтра утром отправляемся пешком в Хэда строить шхуну с чувством благодарности к дружественной державе.

Он привстал, поблагодарил и отпустил офицеров, пожелав им хорошенько проститься с Симода, и заявил, что разрешает всем прогуляться в этот вечер по городу. Чаю никому не было предложено.

Но ни у кого не было охоты идти в город. Все озабочены и словно расстроены. Все остались дома, попросили самовар к себе, а потом укладывали вещи, чистились и собирались к завтрашнему пути.

«Эта Симода никуда не уйдет от нас!» – полагал Сибирцев.

За стенкой не могли решить, брать ли с собой самовар или оставить для будущих переговоров с иностранцами в Гёкусэнди. Где-то что-то пиликало. Видно, опять японский праздник начинается.

В полуверсте от храма, в деревенском переулке за горным храмом, Синичкин играл на балалайке, Стэнли – на дудке, Палкин лежал пьяный, вокруг валялись пустые кувшины из-под сакэ, и еще двое матросов, американец Дик и Степан Шкаев, прыгали как заводные.

– «Ай, янки, янки, дудыль ду!..» – на мотив «Барыни» орал Шкаев и размахивал руками и ногами в воздухе.

Около амбара сидели на бревне две маленькие девочки, нанятые за кусок сахара. Они, как взрослые, делали вид, что не обращают никакого внимания на пляшущих. Обе следили за дорогой. Должны сразу сообщить, если пойдет иностранный патруль, чтобы западные матросы могли убежать.

– Хопи-хопи, хопи-хоп! – выкрикнул красный как рак Стэнли.

– «Бари-на, ба-ри-на!..» – кричал Дик. У него широкий, тучный подбородок торчит из бороды-жабо, как коленка.

– «Янки, янки, дудыль ду!» – Синичкин раскидал ногой пустые бутылки.

Но сейчас надо возвращаться – одним в храм, другим на судно... Дыхание одинаково выдаст и тех, и других. Тогда старший офицер «Поухатана», тертый калач, со злыми глазами, старая морская собака, попадавшая в плен к японцам еще пятнадцать лет назад и ненавидящая их, как своих матросов, и все же не выслужившаяся за эти годы, псина, настоящая американская морская швабра... принюхается... И закрутится, и понесется, как черт среди портных! Сегодня будут одинаково пороть и в Гёкусэнди, и на «Поухатане».

– «Эх, ба-ри-на, ба-ри-на!» – подымая острые коленки, пели и плясали американцы.

– «Янки, янки, дудыль ду!» – шлепая себя по голяшкам сапог, выкрикивает Синичкин.

Маленькие ребятишки старательно и зорко, как японские воины, поглядывают за дорогами и за морем, удивляясь, что западные люди совершенно неосторожны и не видят грозящих опасностей, которые так понятны даже детям.

Глава 30 ВЕЧЕР В ГЁКУСЭНДИ

Путятин, в японском халате, пил горячий чай без сахара из японской чашки, сидя ссутулившись за длинным низким столом. Да, теперь чиновничество не съест его в Питере. Все замыслы прежде не осуществлялись так, как он этого хотел. Хотя на Каспии была у него очень успешная экспедиция. И в Дарданеллах!

Впоследствии, возвращаясь из плавания в Японию, надо будет произвести Сизова и Букреева в офицеры, согласно праву, данному командующему отдельной экспедицией по новому уставу. Оба они порядочно грамотны, молитвы и службу знают отлично, устав знают, зубрят учебники, знают навигацию, главное – понравились иностранцам! Чем не офицеры! Невельской новым, константиновским уставом воспользовался без церемоний и чуть ли не всех казаков и матросов произвел в унтер-офицеры. Жаль, Берзиня не взял с собой в Симода. Вот кого надо бы показать американцам! Но нельзя было, чтобы перестала доиться корова и лишиться молока к буддийскому Новому году. Но и Берзинь еще будет у меня офицером!