Симон-отступник

И встал аббат Гюи Сернейский, достав из-за пазухи свиток со свисающей внизу печатью. Закричал своим сорванным голосом, но мало кто его услышал. Тогда Ангерран де Бов, видя, как захлебывается аббат, пришел к нему на помощь и заревел:

– Ма-алча-ать!..

Все возмутились было и ополчились на Ангеррана за то, что он перебивает разговоры, но Ангерран, от натуги красный, еще раз закричал, чтобы все замолчали. И постепенно разговоры смолкли.

Тогда аббат просипел:

– Папа римский грозит отлучением от Церкви за нападение наше на христианский город…

И свитком тряхнул.

– Святой отец предостерегает нас, – хрипло сказал аббат. И закашлялся на ветру. Все ждали, пока он остановится. Наконец аббат развернул свиток и начал читать. Ветер относил его слова, почти никто не разбирал того, что читает аббат. Наконец тот махнул рукой и начал сворачивать свиток.

Дюк венецианский отчетливо проговорил:

– Ложь и фальшивка.

И сделал кому-то знак – почти незаметный.

Снова поднялся шум, все спорили, перекрикивая друг друга. Аббат вдруг нелепо взмахнул руками и шарахнулся в сторону, как будто испугавшись чего-то. И тотчас же Симон, до того сидевший молча и неподвижно, бросился к нему.

Никто не успел понять, что произошло, когда все было кончено. На песке у ног аббата остался лежать мертвец. Кровь быстро впитывалась в песок. Аббат, дрожа, прижимал ладони к груди: на тыльной стороне ладони остался глубокий порез. Кровь стекала по руке и пачкала его белое облачение.

Симон толкнул ногой человека, которого убил, спасая жизнь аббата.

– Венецианец, конечно, – пробормотал он. И поднял над головой руку с мечом, возвышая голос: – Мессир дюк, перед всеми я объявляю, что вы – предатель!

Дюк пошевелился, неторопливо поворачиваясь в сторону этого громового голоса.

– Вы приказали убить аббата, – сказал Симон. – Я видел это.

Дюк еле заметно пожал плечами.

– Я не отвечаю за ваши видения, мессир, – молвил дюк.

– Я отказываюсь участвовать в ваших планах! – сказал граф Симон и вложил меч в ножны.

– И я! – крикнул Ангерран.

К Симону подошел его брат Гюи и молча встал рядом. И еще рядом с ним оказались Робер Мовуазен, и Дрию де Крессонессар, а бок о бок с Ангерраном встали его старший брат Робер и еще Симон де Нофль.

Тогда дюк, наконец, утратил свое нечеловеческое самообладание и завизжал:

– Дезертиры! Трусы! Предатели! Вы взяли деньги у Венеции и не хотите платить долгов! Нищая рвань! Чем вы заплатите за наши корабли?

Симон молчал. А Дрию засмеялся. И глядя на него, засмеялся Робер де Бов, такой же рыжий, как и его младший брат.

Дюк закричал, пронзительно, как торговка зеленью:

– Вы подписали договор!.. Вы дали слово!.. Ваши послы клялись Венеции от вашего имени!..

Тут Ангерран смутился было, но Симон ответил ясным твердым голосом:

– Мой сюзерен ничего с вами не подписывал и я ничего вам не должен.

Ибо Симон был вассалом французской короны, а король Франции никаких договоров с Венецией не заключал.

Дюк заскрипел зубами – всеми, что у него еще оставались, а Симон сказал:

– Клянусь всеми святыми, мессир, если с аббатом Гюи что-нибудь случится по вашей вине, я сам перережу ваше тощее горло.

И они ушли из совета, а первым шел Симон и рядом с ним, поминутно спотыкаясь, – аббат.

И когда они ушли, дюк пришел в себя и перевел дыхание, как будто близость Симона душила его и не давала вздохнуть свободно. И дюк сказал оставшимся сеньорам, которых было куда больше, чем тех, что ушли:

– Ну так что же, мессиры?

И сеньоры так сказали дюку венецианскому и послам города Зары:

– Поначалу мы подумывали о том, чтобы принять ваши условия и взять город без боя. Однако теперь мы видим, что для всех нас будет великим позором, если мы не поможем Венеции взять этот город.

Так ушли послы, а крестоносцы стали готовиться к осаде.

Наши палатки стояли поодаль от города, потому что Симон отказался воевать с Зарой. Однако и уходить он пока что не собирался, потому что не считал для себя возможным дезертировать и покинуть своих товарищей. Потому он праздно сидел в своей палатке, либо на берегу и смотрел на то, что происходит у стен Зары.

Он слышал конское ржание и видел большие осадные башни, которые привезли с собой на дромонах крестоносцы; мангонели метали камни, длинные лестницы, защищенные с боков толстым слоем парусины, приникали к каменным стенам города. Сверху лилась горячая вода и летели стрелы и дротики. Шум поднимался в самое небо.

И вместе с убитыми и ранеными людьми валились со стен на землю изрубленные, залитые смолой священные образа – рассеченные мечами лики Пресвятой Девы, отрубленные вместе с крестом руки Сына Божьего – как будто мало Ему перенесенных страданий! – сыпались куски облачения, позолоченные нимбы, разбитые в щепу ангельские крылья…

Целыми днями, не переставая, шел яростный штурм Зары. Около сотни человек погибли в те пять дней.

Бездеятельно смотрел на это Симон. Лучезарные воды залива плескали в берег, будто им не было никакого дела до войны, и шелест волн иной раз звучал в ушах Симона громче людских криков, треска пламени и рева камнеметательных машин.