Симона Байлз. Смелость взлететь. Тело в движении, жизнь в равновесии

Но очень скоро Адрия привязалась к бабушке и деду. Раньше она начинала плакать, стоило ей потерять меня из вида. А теперь Адрия даже не замечала, если я вхожу или выхожу, но ударялась в слезы, стоило бабушке отойти в соседнюю комнату. По утрам, когда Эшли и Тевина отвозили в школу, а нас, младших, в детский сад, маленькая Адрия безутешно рыдала. А вечером за ужином выбиралась из своего детского стульчика, ковыляла к бабушке, залезала к ней на колени и доедала уже там. Бабушка позволяла ей ходить за собой, как хвостик, потому что знала – Адрии нужно чувствовать себя в безопасности.

Возможно, в каком-то смысле я нуждалась в этом тоже, но была куда более открытой, чем моя младшая сестра. По крайней мере, так запомнилось Адаму. «Симона была такая малюсенькая, но в то же время очень задорная, жизнерадостная и всегда улыбалась во весь рот, – говорит он теперь всем вокруг. – Вечно носилась по дому и щебетала своим писклявым голоском. Громкость она тогда еще не умела контролировать. И все казалось ей таким восхитительным! Если она рассказывала какую-нибудь историю, то сама приходила в восторг. Только так и разговаривала».

Адам описывает радостную, светлую мою сторону, но у меня была и другая. О да. Даже тогда я была ужасно упрямой. Ярче всего это проявлялось за ужином. Бабушка говорила, что нам нельзя вставать из-за стола, пока мы не закончим, и я сидела за ним часами, пока не начинала клевать носом, роняя голову в тарелку. Проблема была в том, что мне не нравилось, как жуется мясо. Овощи я тоже не любила. Я привыкла есть макароны и пиццу. Бабушка же была убеждена, что мясо и овощи – основа правильного питания, и настаивала на том, чтобы я доедала до конца. Но я не могла столько в себя затолкать, и к тому же это была еда, которую я не хотела