Simple Storys

– Он совершил одну ошибку, – сказал Мартин. – А именно ту, что сам подал заявление об уходе. После публикации той статьи он написал заявление в надежде – я так предполагаю, – что коллеги предпримут какие-то меры в его защиту, что кто-то сообщит, как все было на самом деле. Естественно, никто и не пошевелился, понятно почему. И Эрнст потерял контроль над собой. Поставь он вопрос о доверии к нему коллег – и все бы обошлось, я в этом уверен. А так все подумали, что он в свое время сотрудничал со Штази. Мол, иначе зачем бы он сам отказался от должности, добровольно? Короче, он сидел дома, безработный, и все обходили его стороной. И из партии он вышел, потому что те тоже не пожелали за него вступиться. Хотя их позиция по-своему вполне логична – не могли же они обвинять самих себя. Ему нужно было только подождать какое-то время. Новый школьный совет, может, и отстоял бы его, а нет, так хоть отправил бы на почетную пенсию. Но Эрнст сам все испортил.

– Все было не совсем так, Мартин. Ты ведь прекрасно знаешь, что началось после той статьи… Даже тебе угрожали побоями. Что ж ты такое говоришь? На самом деле они совсем доконали Эрнста, затравили его. И никто в тот момент не вмешался, не поддержал… Все как один молчали.

– Ваш муж пытался себя защитить? Предпринимал что-нибудь?

– Что он мог предпринять? Сперва события развивались так быстро, а потом вдруг всему наступил конец… Вдруг оказалось, что все это больше никого не интересует. Главное – иметь деньги, работу, жилье и ЕС-карту, ориентироваться в законах и формулярах. Ничто другое людей не интересует, на другое им начхать. Это на время дало ему передышку. Это и Тино. – Рената Мойрер высморкалась.

– Может, выпьете еще воды? – спросила д-р Холичек. – А вы не хотите? – Не выпуская шариковой ручки, она левой рукой отвинтила пробку и разлила то, что еще оставалось в бутылке, по двум стаканам.

– Спасибо, – сказала Рената Мойрер. – Я после того, как меня уволили из «Текстимы»,[44] стала работать у одного человека, который до конца… я лучше не буду уточнять, кем он был, ну, в общем, аппаратчиком, а к тому времени возглавил бюро бухгалтерского учета и консультаций по налоговым делам; он им не единолично владел, но был шефом. Он – интеллигентный человек и развивал свой бизнес хотя и эффективно, но в разумных пределах, в соответствии с поговоркой: «Мелкая скотинка тоже дает навоз». Этот Нойгебауэр только ухмылялся, когда до него доходили сплетни, что он якобы принял меня на работу только потому, что покровительствует «своим», – ведь я, собственно, профессиональный статистик. Он, значит, был доволен моей работой и продолжал посмеиваться – до того момента, пока Эрнсту не взбрендило на него надавить. Эрнст составил некое письмо о себе самом, Нойгебауэре и паре других «товарищей» – он ведь их всех знал. Все должны были подписаться, и он послал по экземпляру в каждую газету. Я впервые узнала об этом от Нойгебауэра. Я сперва даже не поняла, чего, собственно, Нойгебауэр от меня хочет, как, по его мнению, я могла бы, даже при всем желании, чему-то помешать… Самое неприятное, что незадолго до того он предложил нам с Эрнстом свой дачный домик в Гарце – на все лето, бесплатно. Я еще подумала, что это очень мило с его стороны. Подумала, Эрнст хоть выберется на природу… Эрнст ведь тогда безвылазно сидел дома. Но когда мы с ним приехали на дачу, он там в буквальном смысле держался за мою юбку, ходил за мной по пятам. Мы приехали вместе, но мне нужно было вернуться – а на следующий день Эрнст уже снова стоял под дверью нашей квартиры, дулся и изображал обиженного: я, мол, хотела от него отделаться. Вскоре он отказался и от нашего собственного садового участка, записанного на его имя. Мы должны предоставить природу ей самой, так он это объяснил. Я, конечно, поплакала, из-за клубники – клубничные грядки были для нас настоящим оазисом. Тогда-то я и поняла: у Эрнста поехала крыша. Правда, я еще надеялась, что время все лечит.

– Я вынуждена вас перебить, – сказала д-р Холичек. – И что же, газеты ничего не напечатали?