Симплициссимус

Художественный замысел Гриммельсгаузена сложился независимо от истории Пинеса [138]. Он лишь извлек из нее некоторые дополнительные мотивы и детали повествования. Протестантское благочестие бухгалтера приобрело католический привкус, а соблазнявшая его простоватая арапка превратилась в таинственную абиссинку, манящую спасшегося вместе с Симплициссимусом плотника миражем благоденствия на плодородном острове. Ее пребывание на острове завершается театральным эффектом, в котором даже не обошлось без адского серного дыма. Гриммельсгаузен не поддался заманчивым, напрашивающимся в роман скользким ситуациям, а скорее пародировал их (в сцене с абиссинкой). Не соблазнила его и идея «естественного государства» и патриархальной идиллии, сложившихся на острове. Он остался верен первоначальной концепции жизнеутверждающего отшельничества. Форма «реляции» оказалась удобной для описания острова глазами удивленного очевидца и вместе с тем способом передать миру жизнеописание Симплициссимуса, написанное «на пальмовых листьях»

Важнейшим источником для «Робинзонады» в шестой книге «Симплициссимуса» послужила «Восточная Индия» Иоганна Теодора и Иоганна Израеля де Бри – роскошное издание со множеством гравюр. Пятая часть этого издания содержала отчет о путешествии в Индию в 1598 – 1600 гг. голландской торговой флотилии, в частности побывавшей на острове Св. Маврикия [139].

Частью источников Гриммельсгаузен пользовался по памяти. Этим, вероятно, объясняются ошибки в наименовании книг даже на немецком языке, которые он иногда допускает, как например в названии книжки Томаса Томен, которую Симплициссимус читает еще мушкетером (III, 18). Другие книги он, вероятно, читал в Страсбурге, когда служил у доктора Куфера, получал на время у издателей, просматривал в книжных лавках, когда бывал в Нюрнберге, слышал их содержание в чьем-либо пересказе и т. д. Антон Бирлингер полагал, что Гриммельсгаузен черпал мотивы для своих произведений из устных рассказов бывалых людей и ландскнехтов, а отчасти из сборников шванков и народных книг [140]. А. Диффенбахер даже советовал не придавать значение книжным источникам и в тех случаях, когда на них ссылается сам автор [141]. Общительный трактирщик из Гайсбаха, конечно, был не только веселым рассказчиком, но и прилежным слушателем. Шванки и суеверные россказни долго бродили в устной передаче, прежде чем попадали в печатные сборники. И не случайно даже книжный анекдот о кальвинистах, включенный в «Чудесное птичье гнездо», рассказывает крестьянин в трактире. Художественное воображение Гриммельсгаузена питалось из народных источников, но любил он опираться на книгу.

Симплициссимус сообщает о своем чтении в Липпшгадте: «Бесподобная „Аркадия", по коей я хотел научиться красноречию, была первой, склонившей меня от правдивой истории к любовным сочинениям, от истинных происшествий к героическим стихам». Это упоминание отчасти указывает на литературное развитие самого Гриммельсгаузена. По-видимому, он рано познакомился с «Аркадией» – «пастушеским романом» Филиппа Сиднея, переведенным на немецкий язык в 1629 г. Валентином Теокритом, а в 1642 г. переработанным Опитцем.

В «Симплициссимусе» Гриммельсгаузен иронически упоминает и о рыцарском романе «Амадисе Гальском», который был любимым чтением Дон Кихота. Написанный во второй половине XV в. «Амадис» разрастался за счет нескончаемых продолжений и в 1559 – 1594 гг. появился в немецком переводе в 24 томах. (Шестой том был переведен Фишартом, снабдившим его стихотворным предисловием). По этому роману побродяжка Кураже учится галантному искусству комплиментов. В заключении первой книги «Чудесного птичьего гнезда» Гриммельсгаузен выражает надежду, что его повесть позволит скоротать время с большей пользой, нежели чтение «Амадиса». Но Гриммельсгаузен нигде не ссылается на произведения, к которым он стоял ближе всего – на плутовские романы.

В противоположность аристократическим жанрам галантно-рыцарского и пастушеского романа плутовской роман был жанром демократическим, отражавшим социальные противоречия, которые в эпоху первоначального накопления особенно рано и остро обнаружились в Испании. Испанский плутовской роман пришелся по вкусу в Германии, способствовал оживлению реалистических тенденций бюргерской литературы XVII в. Однако в испанском плутовском романе были и внутренне противоречивые тенденции, особенно сказавшиеся на судьбе и формировании этого жанра в Германии, куда он был занесен деятелями контрреформации, вносившими в занимательную фабулу моралистическую и религиозную проповедь, нанизывавшими на пикаро моралистические рассуждения и религиозные концепции, которые оставались вне героя и его судьбы.