Симптом страха

— Зависть, — пожал плечами Глеб. — Ничего, нормально, привыкаю. Это после определённой границы патология, а в каких-то пределах обнаружится у каждого. Забудь! Он свою роль исполнил: помог вытащить тебя. Без него никак не вышло бы, я пока здесь, как говорят, стартующий.

— И уже завидуют?

— Москвичи не любят приезжих, особенно из Питера, а Владик, он москвич. Он привык делить людей на категории: мы/они, свои/приезжие. Пока я здесь чужак, и не только для него.

— Так это не зависть, — возразила Нэнси, — это соперничество. Для него ты соперник. Выбил лакомое место, используя, с его точки зрения, нечестные методы, и вот теперь с шашкой наголо вызываешь ненужную конкуренцию в и так уж нерезиновой.

— Тогда уж называй все вещи своими именами: предвзятое отношение. Но и это нормально, учитывая специфику нашей работы. Он пять лет без малого отдал конторе. До этого два года отколбасил в ВДВ. А я? В их отделе без году неделя, я могу его понять.

— Контора — это ФСБ? — уточнила Нэнси. — А я думала, ты биржевой трейдер.

— Слушай, нам есть о чём поговорить, но… давай где-нибудь в другом месте, — предложил уклончиво Глеб, вытянул руку и начал ловить машину прямо с обочины. — У тебя когда обратный поезд?

Нэнси приподняла в изумлении бровь.

— Ты страшный человек, Иванголов. Видишь меня насквозь, а я при этом ничего не замечаю.

— Не замечаешь и не чувствуешь, — поддакнул он полушутя-полусерьёзно. — Не человек — рентген!

— Рентген тоже был когда-то человеком, — поддержала она его игривую манеру. — Билет я ещё не покупала, но завтра я обещала быть дома к ужину.

— Отлично! — обрадовался Глеб. — Если самолётом, то можно вылететь завтра. Успеешь даже к обеду!

— Ишь чего удумал! Никаких завтра и никаких самолётов. У меня деньги только на плацкарт. Я, как и ты, к фондовой бирже отношения имею мало. От слова «вовсе». Я не успешный маклер, а всего лишь честный пролетарий на вольных хлебах.

— Точно, фриланс на хлеб не намажешь! — добродушно согласился Глеб. — Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Есть одно местечко, туда не попасть без записи, но я могу договориться…

— Помнится ровно теми же словами, — воскликнула Нэнси, — ты безуспешно увещевал нас с Ленкой в какой-то портовый кабак…

— Не портовый кабак, а первоклассный ресторан, — обиделся немного Глеб. — А ты злопамятная! Это хорошо! На этот раз всё будет иначе.

— Нет, покорнейше благодарю. Хотя последнее, чем я питалась, был манговый нектар натощак и утром, мне совершенно не хочется есть. Наверно, это нервы, хотя обычно у всех наоборот.

Нэнси произнесла это с большей уверенностью, чем внутренне ощущала.

— Кто сказал, что я поведу тебя кормить?

— Нет? Это так мило! Но тогда куда?

Вся толща воздуха вокруг Глеба внезапно засветилась слепящим ирисовым сиянием. Словно аура, оно закутала его в кокон сиреневатого эфира. Белое такси помигало дальним светом и остановилось в двух шагах от Глеба.

— Чтобы быстро найти машину, нужна истинно московская уверенность в себе! — похвастал он и наклонился к отползшему стеклу: — Командир, до Остоженки на угол Лопухинского переулка меня и эту очаровательную девушку подкинешь?

Таксист отчётливо неславянской внешности был худощав, даже костляв, как отметила про себя Нэнси. Он с остервенением грыз спичку.

— Да-да, уай, кидайтесь. Мигом буду.

Не обманул. Нэнси поняла, что Владик в сравнении с Фаридуном (названный таксист — болтливый как какаду) прилежный почитатель правил дорожного движения. Оранжевые шары уличных светильников покатились стремительно назад, точно заводные апельсины. Они ехали не быстро, а очень быстро — и это было странно, потому что пассажиры всем видом показывали, что не спешат. Как добавила бы Нэнси: от слова «вовсе». Но очевидно спешил сам Фаридун. И очевидно, учитывая количество предаварийных ситуаций, возникших на дороге по его вине — на тот свет.

— Нельзя ли ехать чуть помедленнее! — набралась смелости и попросила Нэнси.

— Зачем ехать? Мы на месте! — засмеялся Фаридун и затормозил возле роскошного барочного фасада трёхэтажного здания, из-за которого эклектично выпирала симметричная кубическая пристройка, похожая на стеклянную оранжерею. Чётко вылепленная на фоне беззвёздного неба, она возвышалась ещё на добрых три или четыре этажа вверх, задавливая своей обширностью передний план оштукатуренного в телесные тона фасада. Глеб расплатился с водителем и, стремительно обежав машину сзади, галантно распахнул дверь, чтобы помочь Нэнси с Эмилией на руках выбраться наружу.