Симптомы счастья (сборник)

Рита, беременная в третий раз, каждый день приходила попить чайку и давала умные советы. С мужем она уже твердо решила разводиться. Ребенок, задуманный, чтобы скрепить разваливающуюся семью, не помог. Двое старших вызывали у Риты приступы тошноты, свекровь и муж – вспышки гнева, а собственный дом – раздражение, поэтому соседкина тяжелая болезнь пришлась кстати и очень отвлекала. Рита была старше на двенадцать лет, восемнадцать и тридцать не сравнимы, как небо и земля, плюс опыт и практическая хватка, поэтому Тамара советов слушалась и всегда благодарна была за возможность прилепиться и не решать самой. «Денег-то где возьмешь? Элементарно. Надо продать что-нибудь. Побрякушки наверняка хоть какие-то должны в доме быть?» Ценность представляли только бабушкины серьги с опалами, но они всегда были на маме.

После долгих колебаний Тамара продала Риткиному же свекру древнюю энциклопедию Брокгауза и Ефрона в восьмидесяти двух томах 1896 года издания. Когда еще не отлученный от дома соседский муж вынес в руках последнюю стопу пыльных темно-коричневых книг со стершейся на корешках позолотой, Тамара поняла, что мама из больницы не выйдет и деньги эти ни к чему.

Энциклопедия, бывшая тети-Любина, должна была стать Тамариным приданым. Тогда, давно, тетя и сама уезжала в другой город вроде бы замуж выходить, но ее преклонный для свадьбы возраст – сорок восемь лет – видимо, в приданом уже не нуждался… Много лет на верхние полки стеллажа никто не ставил книг. Уже вместе с Виталиком была куплена дешевая стенка, которая закрыла полосы на обоях, Ритины муж и свекор очень быстро стали бывшими, а сейчас вроде бы уже оба умерли…

Вот тебе и приданое, вместо пыльной непрактичной энциклопедии целая двухкомнатная квартира, просто богатая невеста! Тамара Викторовна встала, зашла в Люсину комнату. Чехов, тоже довольно длинный – 12 томов, Толстой Алексей, Горький на самом виду – переплет красивый, но Люся не читала, только «Мать» в школе. Полки новые. Купили в прошлом году из отпускных, обои тоже совсем не те, зато под ними и еще под другими – те. На которых полоски в ряд темнее фона.

«Дорогая Люсенька! Очень меня беспокоит молочко! Ты не ленись, надо давить, давить, да и выдавишь что-нибудь. Ритина сноха, помнишь, которая маленькая, пила какой-то импортный чай специальный, таблетки принимала, все без толку, а стала сцеживать – и раздоилась! Купила на выписку конфет акушеркам, Рита сказала, что надо. От нее большой привет и конверт для мальчика стеганый синий на выписку. Ее Мишка может в пятницу подъехать, а то и такси вызовем? Еда, как ты просила, еще кладу «Ессентуки» и шоколадку. Как там наш маленький? Я его бабушка. Все у меня готово дома, везде уже помыла. Маслице вскипятила и перелила в бутылочку, можно носик чистить или просто протирать, мне сказали, что надо кипяченое. Все будет хорошо! Держись, Люсенька, все будет хорошо! Мама».

Какая мама стала сентиментальная, просто не узнать! «Люсенька», «молочко», «маслице»! Невозможно представить маму сюсюкающей: «А вот кто у нас такой халосенький, такой манюсенький!» Она писала в пионерлагерь: «Здравствуй, Люся. Как дела? У меня все хорошо». Мысль, точка. Другая мысль, еще точка. Нельзя сказать, чтобы Люся была очень суровой, просто мама стала непривычно мягкой.

Из книг Люся знала, что когда хотят отказаться от ребенка в роддоме, его не берут на руки, не кормят, в общем, не привыкают, поэтому она старалась кормить и привыкать. На второй день мальчик научился есть и хватал Люсин намученный сцеживанием сосок с необычайной жадностью, но потом быстро засыпал. Глаз он не открывал, иногда орал довольно громко и вертел покрасневшей от натуги крошечной недовольной головой. Люсе казалось, что в многоголосом мяуканье, доносящемся из-за дверей детского отделения, она различает его крик. Еще Люсе все время хотелось развернуть пеленки и посмотреть – вдруг это все-таки девочка?